Сама жизнь, по Ф. Энгельсу, подразумевает «постоянный обмен веществ с окружающей... природой». Обмен. А следовательно, и какое-то ее видоизменение. И вероятно, правильнее говорить не об охране как таковой, а об рационализации природопользования. Такая рационализация, безусловно, подразумевает сохранение каких-то, иногда достаточно обширных, территорий в предельно заповедном, не нарушаемом прямым вмешательством человека виде.
Прямым вмешательством. Я нарочито подчеркиваю строгость этой формулировки. Потому что, хотим мы этого или нет, но заповедников, абсолютно не подверженных воздействию человека, сегодня уже нет и быть не может. Флора и фауна заповедников дышит единой, ныне существующей на планете атмосферой. Потребную им влагу они черпают опять-таки из единого гидросферного «бассейна». Их микроклимат, пусть очень опосредствованно, но тоже является производным нашей энергетики, — они облучаются не только солнцем, но и электромагнитными импульсами бесчисленных радиостанций.
Все это на редкость сложно взаимоувязано. Обратимся опять-таки к «Диалектике природы»: каждое достигнутое изменение может вызвать непредвиденные последствия, зачастую способные «уничтожить значение» тех, которые были нам желательны. Думаю, что не случайно это положение научного марксизма не раз привлекало внимание наших лучших фантастов.
«Аэлита» и «Туманность Андромеды» — это как бы две вехи на литературном пути развития «космической социологии». А между ними и после них — десятки произведений, в которых с большей или меньшей художественностью воссоздавались модели планет и целых миров, загубленных экологической безграмотностью их обитателей.
И если поверить все эти допущения мерилом современных научных знаний, то можно сказать весьма определенно: всего этого, конечно, не было нигде. Но такое вполне возможно в задаваемых авторами условиях. Социальное развитие, основанное на техническом прогрессе, не может игнорировать экологических закономерностей. Реальное состояние ноосферы (вводя этот термин, В. И. Вернадский не оговаривал возможность наличия недоброго разума, но она, к сожалению, существует), в свою очередь, прямо зависит от социальных основ общества, от его политического уклада.
«В. С». Известно, что в последнее время ежегодные ассигнования на цели охраны природы в СССР достигают почти двух миллиардов рублей, что только в 1979 году в действие были введены системы оборотного водоснабжения суточной мощностью около 25 миллионов кубометров. Но сами по себе такие цифры не дают возможности всесторонне оценить ситуацию. Лоси, регулярно забредающие в города, шеренги рыболовов вдоль набережной Москвы-реки — все это факты, безусловно, радующие, но все же частные. А как вы оцените положение в целом?
Е. Сыроечковский. Лично моя точка зрения не может быть вполне объективной, я — лицо заинтересованное, пристрастное. Но в наиболее общей форме могу сказать, что социалистическая система хозяйствования для рационализации использования природных ресурсов наиболее эффективна и перспективна.
Я, разумеется, знаю, что и у нас далеко еще не все идеально, что реки, пусть в меньшей степени, чем недавно, но засоряются отходами лесосплава, что есть города, над которыми тянутся «лисьи хвосты» из заводских труб, и рудничные терриконы там, где современный уровень научно-технических знаний вполне позволяет провести рекультивацию земельных угодий. Все это действительно имеет место. Но позволю себе обратить внимание на два факта, два свидетельства, которые широкой общественности, вероятно, малоизвестны.
В середине шестидесятых годов один из крупнейших тогдашних экологов — вице-президент созданного при ЮНЕСКО фонда Чарлза Дарвина, французский академик Жан Дорст, заканчивал работу над своей, теперь уже всемирно известной монографией «До того, как умрет природа». В предисловии к этой блестящей работе он написал, что именно «в СССР понята задача охраны природы и рационального использования ее ресурсов», что наша страна в этом направлении развернула гигантскую работу.
Позднее Конгресс США разбирал вопрос о выделении крупных ассигнований на исследования в области охраны природы. Необходимость этого он обосновывал опытом Советского Союза. Аргументация звучала примерно так: мы позволили русским первыми выйти в космическое пространство. Еще более непростительной ошибкой будет, если мы отстанем от них в программах охраны биосферы.