... По ровному, пустынному шоссе мчит запыленный «газик». Он везет меня в деревню Верхняя Любовша, где, как объяснили знающие люди, еще должна ткать ковры Мария Григорьевна Сошина. От райцентра Хомутово до деревни добрых двенадцать километров, и все время дорога идет вдоль бескрайних полей пшеницы, ржи, ячменя, кажется, мы несемся по волнам играющего под ветром серебристо-зеленого моря. Наконец, словно изумрудный остров из воды, показалась Верхняя Любовша.
За порогом нехитрого крестьянского дома, в чистой кухне, где царствовала свежевыбеленная русская печь, в углу стояло странное деревянное сооружение, чем-то напоминающее букву П. Вот он, старинный вертикальный стан для простого переплетения нитей, и не в музее, а в сельском доме, где в уютной горенке голубеет экраном телевизор.
На перекладинах, по-народному «досточках», были натянуты нити основы, прикрытые уже наполовину сотканным ковром: по черному полю — крупные алые розы в венках из ярко-зеленых листьев.
— Лучше-ка я покажу, как ткут, — сказала Мария Григорьевна и села на низкий табурет. Ловкие ее руки, подхватывая то один, то другой клубок цветных нитей, словно птицы-стрижи, замелькали у частокола основы, вплетая в поле ковра то черную, то алую, то желтую, то зеленую нити.
— Сколько же потребуется времени на весь ковер? — поинтересовался я.
Мария Григорьевна на мгновение задумалась.
— Пожалуй, месяца два хватит, если, конечно, две мастерицы будут работать полный день. — Она немного помолчала и стала рассказывать: — Меня ведь с малых лет приучали к рукоделию. Посадят, бывало, на лавку, дадут в руки веретено и строгий наказ: столько-то напрясть. Ноги еще до пола не достают, а стараешься от взрослых не отстать, а то кто-нибудь подсмеется: вот неумеха растет, замуж, мол, никто не возьмет, — засмеялась Мария Григорьевна. — Зимой в долгие вечера придут, бывало, к нам соседские девчата, полный дом народу набьется. Прядут, разговоры разные зачнут, сказки рассказывают, песни поют, вот и вся радость. Летом, конечно, холсты стлать да белить. Ищешь место на лугу поровнее, ругаешься с подружками за место. Как же, на неровном месте холсту солнышка мало будет, плохо выбелится... За ткацкий станок, — продолжала хозяйка, — меня рано посадили. Вначале что попроще делала, например, рядно, потом уж и льняное полотно и шерсть ткать научилась. Ткацкому делу в те времена каждая девушка была обучена. Без этого было не прожить. Фабричное носили только по праздникам, да и те, кто побогаче. А так в своем, домотканом, ходили — и в поле, и в церковь, и на праздник. Если же иная девушка ткала плохо, то, бывало, и в девках засидится. Но ежели невеста, кроме всего прочего, умела еще и ковер соткать, тогда, как говорится, от женихов отбоя не было... Наша семья, — вздохнула Мария Григорьевна, — бедная была, своего коврового стана не имела. Так я к соседке упросилась учиться. Спасибо ей великое, что все свое умение она мне передала.
Мария Григорьевна перехватила мой взгляд: я все пытался понять конструкцию ткацкого станка.
— Никудышный стан, — усмехнулась она, — после войны деланный. Первый-то сгорел. Ох и намучилась я, пока человека искала, чтобы ковровый стан сделать. Так и не нашла! Будь проклята война-лиходейка, почти всех наших мужиков унесла. Пришлось мне одному пареньку, который немного плотницкому делу разумел, растолковывать, как да что. Легковатый стан получился, но работать можно.
Ее руки опять потянулсь к разноцветным клубочкам. Несколько минут Мария Григорьевна сосредоточенно работала, словно забыв обо мне. Я же подумал, какое великое терпение надо иметь, чтобы по ниточке сотворить ковровое полотно.
— Вы про ковер-солнце спрашивали, — вдруг встрепенулась мастерица. — Как же, ткала когда-то. Но «роза» мне больше по душе. Смотрите, какие «яблоки» получились, — показала она на крупные алые цветы. — А ковер-солнце у хомутовских мастериц поищите...