Что же это за район, в котором я оказался? Не найду ни скверика, ни парка, ни даже прохладного переулка. Куда ни глянь, полуразрушенные, словно после воздушного налета, дома. Тротуары разбиты, сточные колодцы засорены, оконные проемы без стекол, во дворах сушатся застиранные лохмотья. На скамейке негритянка кормит грудью малыша, мальчишки жуют кусочки сахарного тростника, старуха с иссеченным морщинами лицом развешивает белье. Уличные торговки, сидящие на тротуаре на корточках, предлагают прохожим сладости, лепешки, порцию маисовой каши...
Мое внимание привлекает зеленая лужайка перед старым домом в викторианском стиле с мансардами, слуховыми окнами, причудливыми башенками. На лужайке большая толпа — парни в выцветших красных и синих рубахах. Здесь идут петушиные бои. Одна группа поставила несколько гурдов на роскошного красно-бело-золотого кочета. Другая — числом поменьше — на потрепанного черного петуха, но именно он, кажется, и побеждал.
— Сэр, не хотите ли поставить доллар на черного? — обратился ко мне один из болельщиков.
Мы вместе дождались исхода боя, завершившегося позорным поражением царственного златоперого петуха.
— Символическая победа, не правда ли?! — торжествуя, воскликнул гаитянин.— Нищий богатого побил!
— А что, у вас уже не опасны высказывания такого рода? — поинтересовался я.
— Опасны, но вас мне бояться нечего. Во-первых, вы не гаитянин. Во-вторых, не американец, потому что пеший, да и акцент выдает — вы, очевидно, из Европы. В-третьих, я уже больше двух лет в списках неблагонадежных — с тех пор, как запретили нашу газету...
— Так вы журналист?
— Да. Учился журналистике во Франции, но здесь служил корректором. Это меня и спасло. А репортеров из моей газеты «Жён пресс» посадили за решетку...
— Что же случилось с вашей газетой?
— Не только с ней. Последние два года власти идут войной на печать. То та, то другая газета становятся жертвой «либерализации». Поверив в обещанную президентом свободу слова, они нет-нет да опубликуют критический материал. Сперва президент пригрозил: «Ветры либерализации создаю я, и пусть никто не воображает, будто может дуть сильнее!» Затем издал указ: за критику в газете на автора налагается штраф от 600 до 1000 долларов. Нашу газету, например, погубили выборы...
— Вы имеете в виду выборы в Национальное собрание в феврале 1979 года?
— Так вы об этом знаете? — удивился мой собеседник.
О фарсе с выборами писала вся пресса мира, даже правые английские и французские газеты высмеяли их как политический спектакль, устроенный в угоду американцам. Затея «поиграть в демократию» лопнула, как мыльный пузырь. Еще до выборов гаитянские журналисты узнали, что все 58 кандидатов в высший законодательный орган подобраны президентом из числа своих приближенных и лично им утверждены. Министр информации вызвал к себе редакторов газет и запретил публикацию подобных сведений. Редактор «Жён пресс» отнесся к словам министра как к пожеланию и выпустил газету с неугодным правительству сообщением. Его вместе с группой журналистов бросили в тюрьму, газету закрыли. Той же участи подверглись редакторы некоторых других печатных изданий. А в декабре 1980 года опять аресты журналистов, новые конфискации и закрытия газет.
— Как же в этих условиях продолжает издаваться «Ле Пти Самди Суар?» — Я показал безработному журналисту свежий номер еженедельника.
— О, его редактор держит ухо востро. Он тоже был вызван к министру, но спас свое издание и себя тем, что самолично сжег, все девять тысяч экземпляров газеты...
Мы пролистали еженедельник. Радужные перспективы. На каждой странице — «сенсация»! Сообщения о том, что страна вышла на первое место в мире по производству бейсбольных мячей. Решение президента построить сахарный завод стоимостью 45 миллионов долларов. Проект закупки рыболовецких судов на 10 миллионов долларов. Статистика: всего лишь за два года — с 1975-го по 1977-й — в стране построено 60 новых фабрик: на 10 объектов больше, чем за 25 лет правления Франсуа Дювалье.
— Выглядит как хорошие новости! — воскликнул я.
— Грустные новости! — возразил мой собеседник.— Фабрики-то не гаитянские, а американские: по сборке электронного оборудования, производству игрушек, спортивных товаров... Только рабочие руки наши: они стоят американским монополистам около 600 долларов в год, почти даровой труд. Сырье и полуфабрикаты тоже американские, почти вся продукция беспошлинно вывозится в США. За возможность беззастенчиво эксплуатировать рабочий класс Гаити Жан Клод Дювалье получает от Вашингтона именные подарки, «помощь», которая оседает в «президентском фонде», идет на личное обогащение диктатора и его семейства.