Зато на дне, под мидиевой фермой, я обнаружил значительные скоплени; звезд. Выполненные там снимки подтвердили это. Чуяли морские разбойницы, что где-то рядом есть пожива, а вот где — обнаружить не могли. Хотя им и перепадало кое-что: мидии иногда обрывались с насиженных мест то есть плотность поселения моллюски регулировали сами. Природа заботилась о нормальном развитии обитателей морских угодий.
Прошлым летом я снова побывал на биостанции у мыса Картеш. Опять мы были вместе с Сашей Нестеровым. Пейзаж у мыса Картеш, конечно, изменился: в голубой воде залива отражались скалы и утесы, остров был весь в зелени. Вокруг плотов, казавшихся теперь не такими загадочными, какими они были подо льдом, царило оживление, проплывали шлюпки, загруженные деталями новых промышленных ферм. Их устанавливала Севрыба. На рейде вблизи плотов стоял рыболовный сейнер, другое промысловое судно разгружалось у причала биостанции. На берегу рабочие собирали коллекторы и оснащали их субстратами — мелькали голубые и зеленые полосы сетей.
Мы подплыли на шлюпке к стоявшему у фермы сейнеру, там шла работа — поднимали одну из гирлянд мидий. На тросе кран-балки раскачивалась трехметровая «гусеница». Да, внушительно выглядели здесь, на поверхности, скопления моллюсков. Выращенных мидий достали из морской воды теперь уже не для научных целей: их ждало вполне прозаическое будущее — холодильные камеры сейнера и консервный завод.
В этот раз мы много плавали у подводной фермы, обследовали первую — экспериментальную ее установку, фотографировали. Несколько заплывов было и к промышленным хозяйствам. Там перед нашими масками простирались ряды тонких «саженцев» — жгутов из капроновых сетей, на которых еще не успели поселиться мидии. В лучах солнца, пробивавшихся сквозь поверхность, было видно, как сине-зеленые жгуты уходят вглубь и теряются во тьме. Картина была впечатляющая — сотни и сотни удобных квартир ждали обитателей. То была настоящая подводная нива.
А. Рогов, инженер-подводник
Возрожденная земля
Христофор Колумб, открыв новую землю за океаном, объявил, будто бы ему не встречались еще столь великолепные пейзажи. Перед мореплавателями расстилались слегка всхолмленные равнины, покрытые девственными лесами; высились купола карстовых образований, поросших буйной тропической зеленью,— испанцы назвали их «моготес»; над головами носились диковинные птицы, цветы наполняли воздух благоуханием. Словом, моряки имели все основания назвать вновь открытую сушу раем земным. Название, правда, за ней закрепилось иное. Колумб — он до самой смерти считал, что это часть материка,— нарек землю Хуаной; позднее Диего Веласкес, назначенный генерал-губернатором острова, дал ему имя Фернандины, но удержалось все-таки местное название — Куба.
Восторг перед чудесной природой не помешал испанцам начать хладнокровное и стремительное истребление местных жителей. Не прошло и двух десятилетий после первой экспедиции Колумба, как вождь одного из индейских племен, населявших Кубу, обронил: «Если испанцы после смерти попадают в рай, то я бы хотел попасть в любое другое место».
Начиная с XVI века на острове начали расширяться плантации сахарного тростника. Взамен уничтоженных индейцев — к 1560 году местное население практически исчезло — колонизаторы ввезли негров-рабов из Африки: даровая рабочая сила обеспечивала колоссальные барыши.
Подходящие почвы и благоприятный климат только способствовали бурному развитию сахарной промышленности на Кубе. Даже форма острова — узкого, вытянутого («зеленая ящерица, качающаяся на волнах»,— по выражению знаменитого кубинского поэта Николаса Гильена) — служила к выгоде колонизаторов: все равнины имеют удобный выход к морю. Сахар удобно было вывозить к портам.
Подлинный сахарный бум начался в середине прошлого века. Поначалу тростник потеснил плантации кофе и какао, подсек садоводство (только с табаком шла конкуренция на равных). Например, местность, прилегающая к городу Артемиса,— ее прозвали «садом Кубы»: здесь плодородные красноземы, на которых когда-то были богатые кофейные плантации, поля эстрагона — пряной полыни — превратилась в царство сахарного тростника. Эта же метаморфоза произошла и в других районах страны.
Сахарный тростник любит бескрайние незатененные равнины; по этому прошлый век ознаменовался на Кубе массовой вырубкой девственных лесов — падали под ударами звенящего металла пальмовые рощи, валились толстенные стволы сейбы.