Уже растворился в вечернем морозном воздухе гул уходившей танковой колонны. Серые сумерки все плотнее окутывали окружавший нас лес и дорогу. На ней у моста две тридцатьчетверки. И передо мной элементарно простая задача — сохранить в течение ночи мост. В те дни по дорогам войны блуждали многочисленные большие и малые группы вражеских войск. Они стремились прорваться на запад, уйти от полного разгрома. И, уходя, взрывали на дорогах мосты, устраивали заграждения, кое-где встречали наши части огнем из засад.
Оборону я организовал из имеющихся сил. Один танк был установлен недалеко от моста на изгибе дороги, шедшей со стороны Люблинца, но так, чтобы экипажу был виден и мост, второй — на том берегу, куда ушла бригада. Танки были покрашены в белый цвет, различить их в темноте можно только с очень близкого расстояния. Не хватало автоматчиков или стрелков. С ними было бы и надежней и веселей. А силы у нас были на пределе. Вот уже почти десять дней мы наступаем, ведем бои. Я знал, что, стоит человеку в таком состоянии расслабиться на короткое время, его даже на морозе сморит сон. И с этим нельзя было не считаться.
— В экипаже одновременно двоим не спать,— распорядился я.— Не смыкая глаз наблюдать за дорогой и лесом через полуоткрытый люк. Время от времени друг друга проверять, можно шепотом разговаривать.
Думали мы и о том, как опознать тех, кто появится на дороге,— враг или свои. Обменялись мнениями и решили: пехоту и автомашины останавливать окриком: «Стой, кто идет?» Если после небольшой паузы не последует ответа, открывать огонь. Опознать танки нам было проще. Все танкисты почти безошибочно отличали гул колонн тридцатьчетверок от вражеских колонн. А на малых скоростях у тридцатьчетверок всегда можно уловить характерное шлепание траков о катки. С командиром второго танка (помнится, то был лейтенант Жаворонков) договорились обмениваться короткими и негромкими посвистами.
Наступила долгая холодная ночь. Постепенно и неотвратимо холод охватывает все тело, казалось, во всем организме не осталось ни одной теплой клетки. И неудивительно, кругом заиндевелая броня, мы без движения, только смотрим и ждем. Через какое-то время, несмотря на отчаянное сопротивление, начали смыкаться веки. Два раза тихонько свистнул лейтенанту Жаворонкову. Тот ответил. Хорошо, значит, не спит. В следующую минуту уже самому грезится что-то приятное, теплое и радостное, вижу какой-то летний пейзаж.
— Товарищ капитан,— за плечо трясет командир танка.
— Да-да, спасибо, задремал.
Встряхнулся, приподнялся на сиденье, потопал ногами. И вдруг вижу: метрах в ста через дорогу перемахнуло человек пять в белых маскхалатах. Свои, враги? Решил не окликать, тем более что они скрылись в лесу, уходят.
Часа в три ночи послышался отдаленный, сначала едва различимый, а затем явный гул двигателей. Просигналил Жаворонкову. Тот начеку. И вот уже совсем близко на морозе ревут натужно автомобильные моторы. Чувствуется, машины тяжело груженные. Жаворонков громко окликает. Шум моторов оборвался. Тишина. Пауза, казалось, затянулась. В этот момент гремит выстрел нашего танка. Высоко над лесом взметнулось пламя, которое разгоралось все ярче и ярче. Затем послышался редкий глухой треск. Стало ясно — горели боеприпасы. Мы с тревогой ожидали, что же будет дальше, появится ли еще противник и каким он будет? Через час пожар стал стихать. Пошли с Жаворонковым посмотреть, что же там происходит. Оказалось, танк Жаворонкова сжег грузовик, доверху груженный фаустпатронами. А вот вторая машина стояла целая, до отказа набитая продуктами: мясными тушами, консервами, ящиками со шнапсом, были даже бочонки с пивом.
— Пригодится в хозяйстве добро,— не без удовольствия произнес лейтенант.
Перед самым рассветом в той же стороне, откуда пришли и первые машины, внезапно раздалось несколько пушечных выстрелов, а затем вспыхнула ожесточенная автоматная стрельба. Там завязался какой-то бой. Мы с Жаворонковым поспешили на его танке в сторону стрельбы. Проскочив километра полтора, увидели прямо на дороге и рядом с нею три вражеских зенитных орудия, поставленных без какого-либо определенного порядка, наспех.
— Бей! — крикнул я лейтенанту, и он сделал подряд два выстрела из пушки.
Стрельба почти сразу же стихла. Впереди что-то горело, в беспорядке стояли грузовики. Вскоре выяснилось, что эти машины принадлежат тылам нашей бригады. При подходе к той самой реке, где мы обороняли мост, они наскочили на батарею зенитных пушек врага. Но самое опасное состояло в том, что в той тыловой колонне двигалась часть штаба бригады, где находилось ее боевое знамя. Едва не случилось непоправимое. Когда к вечеру того же дня я докладывал комбригу о перипетиях ночи, он крепко выругался в адрес тыловиков.