— Да, разумеется,— оживился он,— хотя в этой связи перед нами и встают различные проблемы. Суть их вот в чем: национальный парк еще только будет создаваться, а неорганизованная, так сказать, рекреация уже существует, уже функционирует, и с размахом немалым. Сейчас практически все удобные для отдыха места — заливы, пляжи, поляны — заняты, да и мест для знакомства с природой в нетронутом виде почти не осталось. И вот вопрос: если не трогать всех этих пансионатов, домов отдыха, турбаз и всевозможных дач, то где же тогда размещать хозяйство национального парка? И, как это ни печально, на одном из этапов обсуждения проекта возникла идея: создать национальный парк, ядром которого будет заповедник. Авторы ее исходили из того, что в составе парка должны быть заповедные зоны. Разумеется, такие зоны необходимы, там должна вестись работа по восстановлению природы. Но ведь это совершенно не значит, что заповедник со своими задачами, значительно отличающимися от задач национального парка, можно влить в состав парка. Поэтому сейчас и секция охраняемых территорий Куйбышевского отделения ВООП, и Куйбышевский облисполком предлагают создать национальный парк на Самарской Луке, за исключением территории заповедника...
— Сергей, да хватит тебе! Иди поешь,— кричит Курушин ботанику Саксонову.— Успеешь. Дорога длинная.
Мы уже разместились на траве возле дороги, а Сергей все ползает по краю поляны возле какого-то растения. Наш сегодняшний маршрут пройдет через центральную часть Самарской Луки, по лесным оврагам и дорогам, вдоль южной и восточной границ заповедника.
Сергей Михайлович ловко застругивает рогатульки из веток, которые заменят нам вилки, и поглядывает в сторону Саксонова.
— Он у нас молодец. Наш Паганель. Как он мне надоедал, когда в школе учился. Сколько раз выводил его из заповедника. И что интересно, кто грибы тащит, кто — ягоды, а Сергей всегда с травой какой-нибудь идет. Увлеченный человек.
В этом я и сам уже мог убедиться. Два дня назад на Бахиловой горе Саксонов подвел меня к двум валунам и торжествующе показал на какую-то растительность.
— Вы только взгляните,— сказал он.— Какая роскошь, а?!
— Да,— ответил я, больше удивленный энтузиазмом спутника, нежели увиденным. Валуны были покрыты низкорослыми желтовато-зелеными травинками, мхом, лишайником.
— Такого вы больше нигде здесь не увидите. Перед нами — флора каменистых степей. Вот наш эндемик, тимьян жигулевский, а вот качим жигулевский, описан А. Красновой... Классическое место произрастания — Бахилова гора в Жигулях, то самое место, где мы с вами стоим.
Волнение Саксонова начало передаваться мне, и я сказал:
— А я бы наступил и даже не заметил.
— Да, у нас нужна крайняя осторожность. Повредить можно и не наступая, просто своим присутствием.
— Ну уж это какая-то мистика.
— Ничего не мистика,— терпеливо объясняет Саксонов.— Вы посмотрите, что растет у нас вдоль тропинок и что в метре от тропинок. Замечаете разницу? Вот, скажем, сейчас вдоль дорог в заповеднике цветет цикорий, а на полянах он редкость. Почему? Да потому, что, видимо, его занесли сюда люди на подошвах обуви. Ведь у нас уникальны не только виды растений, но и их сочетания. Горные условия, а отсюда и многообразие климатических и почвенных условий. Если мы будем стоять на вершине, скажем, Стрельной горы, вокруг будет степная растительность, немного спустимся по склону — пойдут северные сосновые леса, а еще ниже — условия, характерные для западноевропейской растительности. То есть на каких-то пятистах метрах склона разместились три климатические зоны.
...Ну ладно, думал я, наблюдая, как Саксонов выкапывает корни растения, в Жигулях действительно уникальная растительность, но здесь-то, на равнинном плато, куда мы добрались на мотоцикле Курушина, здесь-то, наверное, самая обычная... Пейзаж, во всяком случае, самый обычный — разбитая грунтовая дорога, телеграфные столбы, копешки сена на выкошенных полянах, смешанный лес.
— Сергей,— спросил я подошедшего Саксонова,— неужели то, что ты здесь собираешь, не растет в заповеднике?
— Растет, конечно, но нам нужно брать образцы и отсюда, чтобы представлять себе расселение растений на Самарской Луке.
Наконец мы тронулись. Я устроился на заднем сиденье мотоцикла, за спиной у Курушина, чтобы обзор был лучше. Поначалу лес вдоль дороги тянулся привычный — осины, березы, дубы, небольшие полянки. Курушин хоть и сидел за рулем, но при этом вперед, как мне казалось, смотрел мельком, попутно, главным же образом он глядел по сторонам, время от времени вытягивая шею и даже привставая на ходу. Невольно я стал следить за его взглядом. Увидев на ветках нависших над дорогой два клока сена, Курушин утвердительно кивает головой, видимо, так и надо, кто-то вывозил сено, и Сергей Михайлович уже вычислил кто именно. Но через несколько минут он слегка притормаживает мотоцикл и едет, привстав с сиденья и разглядывая обочину дороги слева, явно недовольно и озабоченно.