Выбрать главу

«Черняховск» изменил курс, он шел теперь прямо в ту точку, где находился плотик. Вот уже видны люди на плоту. Капитан стал осуществлять маневр с наветренной стороны, чтобы прикрыть корпусом судна спасательный плот. После нескольких безуспешных заходов теплоход почти вплотную подошел к плоту, а матросы, метнув выброски, зацепили его. Эту крайне сложную операцию с блеском выполнили матросы Николай Елисеев и Владимир Кравчук.

Наконец, люди на плоту стали подтягиваться к борту. Через несколько мгновений сильные руки подхватили пострадавших. Осторожно их подняли на палубу.

Оказавшись на борту, спасенные начали безудержно смеяться, щупали палубу, надстройки. Чувствовалось, что люди перенесли огромное нервное потрясение. Яхтсменов сразу осмотрел врач, их отогрели, накормили. Члены экипажа «Черняховска» поделились со спасенными одеждой.

Теплоход доставил яхтсменов в порт Санта-Крус-де-Тенерифе на Канарских островах. Здесь их передали французскому консулу. На прощание Клод, Даниэль и Антуан от всего сердца благодарили своих спасителей.

Советское судно продолжило рейс, и в порт назначения «Черняховск» прибыл в назначенное время.

Французские яхтсмены в знак благодарности за спасение назвали свою новую яхту добрым русским словом «Спасибо».

Экипаж этой яхты пришел в Ленинград, чтобы встретиться с советскими моряками, познакомиться с городом, где живут люди, ставшие им близкими. Даниэль Врио показал мне кипу французских газет и журналов, в которых были публикации об их спасении.

— Когда мы остались на плоту в бушующем океане,— сказал он,— то видели, как стороной проходили суда. На наши сигналы они не реагировали. Но вот появилось еще одно судно. В отчаянии Клод выпустил последние ракеты. Их-то и заметили советские моряки.

...И вот третья встреча. Яхта «Спасибо» и «Черняховск» случайно встретились в бразильском порту Сантус. Клод Брио рассказал нашим морякам, что его часто спрашивают, почему столь необычно названа яхта, а он в ответ обязательно говорит о мужестве и благородстве членов экипажа «Черняховска». Недолгой была недавняя встреча в Сантусе, но она доставила много радости и спасенным и спасателям. А на прощание на мачте яхты «Спасибо» взвились рядом французский и советский флаги.

Александр Дивочкин

Двойной полярный вариант

Моква

— Медведь! — завопил сын. Мы с женой выбежали на крыльцо. Домик наш стоял в горах, за двести верст от центральной усадьбы совхоза, под крутой сопкой на берегу большого озера и назывался перевалбазой Рымыркэн. Она предназначалась для снабжения продуктами кочевавших в горном районе чукчей-оленеводов и аварийной связи. Я был заведующим, жена радисткой, а четырехлетний сын, пока не связанный должностями и званиями, в обстановке полной свободы осваивал окружающий мир.

— Медве-е-едь! — продолжал вопить он.— Мо-о-оква!

Моква — это из Лонгфелло. Так медведь, на территории которого, как выяснилось позже, стояла перевалбаза, получил имя собственное. Мы «арендовали» у него ледниковую морену много лет, хорошо познакомились с богатыми угодьями хозяина и навсегда полюбили синюю озерную долину, лиловые горы и фиолетовые распадки с мурлыкающими ручьями. С тех пор прошло немало лет, но я часто по ночам слышу голоса птиц и зверей, населявших берега озера, особенно осенний, жуткий от тоски крик полярной гагары. «Рымыркэн» в переводе с чукотского что-то вроде «плохого гостя».

Мы быстро установили контакты с жителями звериного царства, подданными Владыки Тундры, медведя Моквы. Не последнюю роль тут сыграло табу на применение без особой нужды оружия.

Дом стоял на сухом моренном бугре, склоны которого покрывали заросли шикши, и сын по утрам завтракал сначала там, а добирал калории позже за столом. В середине лета бугор розовел от цветущего иван-чая.

Звери и птицы жили вокруг, начиная почти от порога. Горные трясогузки поселились в жестяной банке из-под галет. Когда у них в семье случались неурядицы, банка превращалась в барабан и звенела на весь бугор. Чуть дальше, в конфетной коробке, жила семья краснозобого конька. Впрочем, хозяин семьи весь период высиживания «жил» на кончике воткнутой рядом палки и ужасно шумел, стоило нам приблизиться к коробке с надписью

«Чародейка». Еще дальше, под фиолетовыми шарами сон-травы, свили гнездо пуночки, среди кочек в конце морены обитала семья горной куропатки. А под самой сопкой, в гранитных развалах, все лето стоял неумолчный писк: там лежал огромный «город» — колония пищух.