Две зеленых стены
Фирсов, откинув рукавом форменного кителя седые волосы, упавшие на лоб при порыве ветра, продолжает мять в руке серовато-коричневый ком. Между пальцами стекает похожая на кофейную гущу жижа.
— Болото! Ну прямо-таки болото. Попробуй вырасти что-нибудь на такой почве.
Небольшая поросшая высокой травой лощина лежит неподалеку от железнодорожного переезда. Пронзительно звенит звонок, оповещающий о проходе очередного поезда. Над проезжей частью шоссейки, подобные колодезным журавлям, опускаются шлагбаумы. Под ногами чавкает грязь. На дне лощины между мохнатыми кочками пробивается ручеек, поблескивая мазутными пятнами.
С грохотом в полусотне метров от нас в облаке пыли проносится многовагонный состав. Пригибается поднятым вихрем трава. Все кругом лихорадочно дрожит.
Проследив за моим взглядом, — а рассматривал я скворца, сидевшего на полочке у летка скворечника-дуплянки с длинным выползком в клюве, — Фирсов смеется:
— В нашем лесу все птицы к железной дороге приобщились. Вишь как сидит — и хоть бы что! Поезд — не поезд, грохот — не грохот, а птенцов-то кормить надо. А корму всякого у нас — хоть отбавляй.
Дмитрий Васильевич Фирсов — хозяин здешнего леса. Леса особенного: он тянется на тысячу километров. Я не оговорился: именно километров, а не гектаров, потому как этот лес растет вдоль железной дороги.
Дистанция защитных лесонасаждений — это такое железнодорожное предприятие, которому поручено защищать путь от разгула стихии. Дорога идет на открытом воздухе: и снег, и ветер, и дождь, и пыльные бури — ее враги. Однако стены бетонные вдоль дороги не построишь и крышей ее не накроешь...
А Фирсов — не лесник и даже не лесничий, он начальник дистанции защитных насаждений и носит не «лесную» куртку с дубовыми листьями-эмблемами на петлицах, а железнодорожный китель с золотыми нарукавными «регалиями».
Фирсов идет быстро, ступает широко, и как-то не думается о том, что в левой ноге его сидит давний осколок гранаты... В сорок четвертом, рассказывал Фирсов, на операцию ложиться было некогда. После войны тоже все времени не хватало. А теперь стоит ли ковырять? К дождю ноет нога, но Фирсов называет эту боль домашним метеорологом — «ветродуем» и, сообразуясь с ее сигналами, вносит коррективы в работу на лесных полосах. И, как он сам шутливо говорит, прогноз может наврать, нога — никогда!
В нескольких десятках метрах от нас чувствуется непрекращающееся движение поездов по магистрали, ведущей из Москвы на юго-восток. Однако грохот колес приглушен: это внешние ряды деревьев и кустарников гасят шум, оберегая наши барабанные перепонки.
Выглядывающий из-под полога деревьев кустарник цепляет нас за одежду. Впереди, между рядами стволов, катит трактор, таща за собой какой-то стрекочущий агрегат.
— Кем же вас все-таки считать, — выпытываю я у Дмитрия Васильевича, — лесоводами или железнодорожниками?
— Гибриды мы, — шутит Фирсов.— Гибриды лесоводов с инженерами-путейцами. Ведь наши лесные полосы — это не просто посадки, а инженерные сооружения, заложенные на базе точного расчета. Так же как мосты, тоннели, эстакады, виадуки или путепроводы.
За спиной у нас снова затарахтел трактор с прицепленным к нему кусторезом. Это Петр Григорьевич Собко принялся рубить кусты.
— Видите, как рубим? — продолжает Фирсов.— Тоже на основе инженерного расчета.
— Как это? — спрашиваю я скорее из желания разговорить Дмитрия Васильевича.
— Надо, чтобы полоса наша ветром продувалась. Чтобы «работала» так, как ей положено.
Видя мою заинтересованность, Фирсов объясняет, как «работают» узкие полосы из нескольких рядов деревьев и кустарников, протянувшихся по обеим сторонам железной дороги.
Я вспоминаю минувшую зиму, когда на подъездных путях станций стояли по крыши засыпанные грузовые вагоны, а сами станции представляли собой сплетение глубоких снежных траншей. Кое-где и на перегонах приходилось откапывать поезда.
Будто прочитав мои мысли, Фирсов добавляет:
— Нет, у нас ни один поезд не застрял. Были, конечно, на пути заносы, но такие, с которыми снегоочистители спокойно справлялись. Тот снег, что сверху сыплется, — не страшен. Страшны поземка, метель.
Я знал, что прошлой зимой, когда подолгу погода была нелетной, когда застыли реки и сковало льдом ранее не замерзавшие морские порты, а на шоссейных магистралях машинам часто нельзя было ни на метр продвинуться без бульдозера, основная тяжесть грузовых и пассажирских перевозок легла на железнодорожный транспорт. И все мы должны отвесить низкий поклон железнодорожникам. Таким, как Дмитрий Васильевич Фирсов.