Наминга вытянулась тремя десятками бревенчатых и щитовых домов в узкой ложбине между горами. Ощущение замкнутого пространства вызывали и низкие тучи, как бы насаженные на вершины. Склоны гор голые, покрыты каменистыми осыпями. Серый и малахитово-зеленый мох покрывает каменные валуны. Пейзаж суровый.
Высоко на склоне горы — терраска, заставленная несколькими строениями, это и есть хозяйство штольни. Узкие рельсы выбегают из черной дыры в горе.
— Вы под землю идете впервые? — спрашивает Осипов после того, как я получил ватник, каску и фонарь. И, услышав «да», останавливает меня и тут же во дворе кратко, но энергично проводит инструктаж по технике безопасности. На несколько минут я становлюсь как бы подчиненным Осипова и уже на себе чувствую жесткость и властность интонаций, появляющихся у главного инженера всякий раз, когда речь заходит о деле.
И вот над нашими головами — электрические лампочки, но свет их не рассеивает, а скорее подчеркивает черноту коридора. Поблескивают рельсы. Воздух холодный, жесткий, стены искрятся изморозью. Гора дышит стылым камнем, вечной мерзлотой. Луч моего фонаря скользит по стене, разлинованной зелеными разводами.
— Медь?
— Да. Это окисленные породы.
— Значит, вот эта бурая порода пустая?
— Нет-нет. Она тоже содержит медь. Причем содержание довольно богатое. Здесь почти все — медь.
Впереди возникает шум, нарастает, и Осипов прижимается к стене. То же делаю и я. Из-за поворота, блеснув двумя горящими глазами, выкатывает состав небольших вагонеток, груженных породой.
— А что вы делаете с этой рудой?
— Отсыпаем. Идет проходка штольни. Породу взрываем и вывозим. А штольни нам нужны для того, чтобы поставить в горе в нужном месте буровые станки. Это единственный способ, позволяющий вести разведку того, что лежит глубоко под землей.
Мы уже несколько раз сворачивали в боковые ответвления штольни, и один я, пожалуй, не сразу бы нашел обратный путь. Очередной поворот, но вместо уходящего в черноту коридора вижу совсем короткий отрезок его. Он оканчивается ярко освещенной площадкой. Там деревянный настил пола, стены, обшитые досками, а в центре — буровой станок. Двое рабочих, возившихся у станка, поднимаются с корточек.
Осипов здоровается с ними, затем короткая пауза — главный инженер быстро, но внимательно осматривает хозяйство буровой.
— Когда же мы, друзья, коронки будем хранить как положено? — говорит он и поворачивается к станку.— Ну так что у вас произошло?
Разговор принимает сугубо технический характер.
Я осматриваюсь — над станком уходящий вверх обшитый бревнами колодец. Неспециалисту трудно представить, как удалось протащить все эти, отнюдь не миниатюрные механизмы и смонтировать их в пещере...
Таких буровых в обширнейшем подземном лабиринте две. А ведь эта штольня — одна из пятнадцати, потребовавшихся для разведки Удоканского месторождения.
— Месторождение уникальное,— продолжает уже наверху Осипов.— Но и проблемы оно ставит значительные. Взять хотя бы гигантские объемы предстоящих вскрышных работ. Немалые мощности здесь надо будет развернуть. Конечно, сюда пришла железная дорога. Это облегчает дело. И все же проблем остается много.
Владимир Михайлович замолчал, не расшифровывая своей последней фразы. Глядя на скупой пейзаж горных распадков и вспоминая слышанное мной и в равнинной Чаре, и на Апсате, и здесь, в горной Наминге, я и сам мог дополнить Осипова. Рассказывали, например, о том, что в Чаре зимой дым из труб поднимается строго вертикально и собирается в плоское сизое облако, неделями неподвижно висящее над поселком. А по утрам, когда водители БАМа выводят свои машины, над трассой повисает видный на десятки километров шлейф газа. Все это на языке экологов называется застойными явлениями воздуха. Проще говоря, отсутствуют ветра, которые бы очищали воздух. И потому массированное промышленное освоение этих мест — серьезная угроза чистоте здешнего воздуха.
И еще. По дороге из штольни в Намингу Осипов обсуждал со своими спутниками трудности, связанные с обеспечением поселка и штолен древесиной. Они на память перебирали отнюдь не многочисленные, несмотря на необъятность здешних просторов, леса и лески, дающие деловую древесину, и из разговора я понял, что за последние годы количество таких лесов значительно сократилось. Сказалось соседство со строительством БАМа. Дороге тоже был нужен лес. Но ведь сколько бы ни рубили геологи и бамовцы лес, их потребности не сравнить с теми, что возникнут у будущего горно-обогатительного комплекса. И если эти, почти нетронутые пока просторы уже сегодня страдают от человеческой деятельности, значит, нужно заранее думать, как сохранить природу этих мест в будущем.