Дальний рубеж
(Из блокнота журналиста)
«Счастлив, что сегодня в котловане
Я кладу бетон, рублю ряжи, —
Здесь мое, строителя, призванье,
Здесь мои большие рубежи...»
(Николай Денисов, рабочий Мамакангэсстроя)
1957, зима
В Иркутской области впервые заговорили о реке Мамакан. В устье этой реки, неподалеку от города Бодайбо, центра золотоносного района, решили построить гидроэлектростанцию, самую северную в Сибири. Стройку объявили комсомольской.
Я тогда работал в поселке Усть-Орда, близ Иркутска. Сижу вечером в райкоме комсомола. Стук в дверь. В клубах пара вваливается здоровяк — шапкой задевает притолоку Сбрасывает козью доху.
— Собственно, я насчет путевочки на Мамаканскую ГЭС.
Андрей Хандаров, первый секретарь райкома, этого парня знает. Он тракторист. И хороший тракторист. Что мы скажем ему о Мамакане?
Андрей подводит тракториста к карте области.
— Значит, такая история. Вот Байкал. А это северней. Местность называется Витимо-Патомское нагорье. Там гольцы — знаешь, такие горы лысые? Край суровый. Летом жара — градусов под сорок, зимой морозы — под шестьдесят. Жить первое время придется в палатках...
Секретарь говорит о заработках, о значении ГЭС, а сам поглядывает на гостя: какова реакция? Парень кивает головой; лицо у него широкоскулое, румяное.
— Это понятно. Я, собственно, про вечернюю школу думал узнать. В девятом учусь... Не хотелось бы бросать учебу.
— Про школу? Школа там обязательно будет!
Когда тракторист уходит, заручившись согласием райкома «насчет путевочки», Андрей удовлетворенно смеется:
— Такая история! Ты книжку «Люди из захолустья» читал? Помнишь, там крестьяне, уходя на стройку, харчами интересуются, мануфактурой...
А этому школу подавай.
1958, весна
1
Наконец то лечу в поселок Мамакан. Рейсовый бодайбинский «Ил» начинает снижаться; под облаками открывается земля, она — в снегу. Весна, объявившая о себе звоном капели на юге области, сюда не докатилась. Пассажиры бросаются к правому борту, нарушая все авиационные правила. Сейчас внизу «откроется» Мамакан. Новый поселок теперь служит для летчиков ориентиром, по которому они долиной Витима выводят свои машины к Бодайбо.
Вот она, стройка. Аккуратные желтые кубики домов — поселок на берегу реки, разделившей сизую, в белых прогалинах тайгу голубоватой широкой лентой. На льду копошатся люди — фигуры их кажутся безмерно малыми, затерявшимися .в океане сопок На реке темнеют странные прямоугольные полосы; присмотревшись, я узнаю в них ряжи — заполненные камнями срубы, которые огораживают котлован будущей ГЭС. Четко очерченными фигурами выделяются на снегу металлические фермы, детали еще не собранной подъемной машины.
В самолете — говор.
— Видал, ряжи ставят. Успеют к паводку-то?
— Кабель-кран подбросили... Это хорошо.
Так уже в самолете для меня начинают проясняться, принимать материальную оболочку обычные газетные выражения о значении строительства для сибирского севера. Здесь все живут стройкой, ее заботами, следят за каждым шагом строителей, радуются их успехам. Мамаканская ГЭС — это основа, стержень промышленного развития этих дальних таежных мест.
2
Из Бодайбо в Мамакан одна дорога — Витим. Зимой ездят по льду, летом сообщение поддерживают речные трамваи. А месяца три в году, осенью, когда по Витиму идет шуга и образуется первый тонкий ледок, и весной, во время ледохода, в Мамакан вообще не ездят. В Мамакан летают на маленьких юрких «Яках» и «Антонах».
Я еду на стройку по ледовой дороге. За поворотом реки показывается поселок. Могучая, утюгообразная Мамгора притиснула дома к берегам двух соединяющихся здесь рек — Витима и Мамакана. Вокруг сопки, сопки... Будущий промышленный центр пропитан запахом свежих сосновых стружек. Аромат сибирских новостроек... Мне не терпится взглянуть на палаточную улицу первоселов, с которой я уже столько слышал. Но ее не так то легко отыскать среди бревенчатых изб, над которыми переплелись провода антенн. Наконец на краю поселка я замечаю проглядывающий между домами брезент. Палаточную улицу здесь сохраняют не в качестве музейного экспоната, иллюстрирующего историю поселка. Просто не хватает жилья.
У одной из палаток встречаю знакомого. С Толей Тарасенко, долговязым, угловатым подростком, мы вместе летели на «Иле».
— Как устроился?
Тарасенко показывает мне свою палатку. На крыше ее выведено «№ 6». Толя необычайно горд тем, что ему дали ордер в брезентовый дом. Это честь, которой удостаиваются самые стойкие и надежные ребята.