Потребуется всего лишь словарная справка. Иначе трудно догадаться о существовании связи между качеством камня в английском графстве Кент и франкмасонской ложей, скажем, св. Екатерины в городе Архангельске — «исключительно для лиц купеческого звания».
Но именно там, в графстве Кент, добывался твердый камень, гранильщики которого назывались «грубые камнерезы». А работавших по мягкому, «вольному» камню — известняку, идущему на барельефы, капители и скульптуры, звали «фри мэсонс». Во Франции имеющие дело с таким камнем стали зваться соответственно «франкмасонами», что в нестрогом переводе значило «вольные каменщики».
Возникшая через сотни лет легенда фантастично рассказывала о братствах вольных каменщиков, хранителях им только ведомых мистических тайн, неподвластных сильным мира сего; она была подхвачена и расцвечена франкмасонским движением, особо развившимся в XVII веке. Его участники, настроенные оппозиционно к правителям и пытавшиеся обрести независимость, восприняли легенду буквально. Закрытые салоны для избранных членов братства, знамена с цеховыми.гербами и изображениями строительных орудий — все оказалось прекрасной декорацией. А разработанные ритуалы своей мистикой поражали воображение — вспомним хотя бы у Льва Толстого сцену приема в члены братства Пьера Безухова.
Однако «таинственность» неведомых посторонним знаков у настоящих «вольных каменщиков» имела вполне практический смысл. Вплоть до Ренессанса, согласно требованиям устава Буало, работа строителей, скульпторов или художников не расценивалась как искусство. Результаты труда не принято было связывать с именами. Если и можно встретить на старых соборных камнях то стрелку, то крест, то какой-то зигзаг, не стоит думать, что это авторские подписи. Знаки эти вызваны совсем не тщеславием; они указывали укладчику положение камня. Кирпичей тогда не знали, и у каждого камня было лишь одно заготовленное ему место. По меткам укладчик узнавал камнетеса своей группы. Вставая на рабочее место отца, сын брал в наследство и его молот и его знак.
Жан из Шелля, архитектор
Мы ни словом еще не упоминали архитекторов — людей, с именами которых принято связывать любое значительное сооружение. Что известно о них? «...Ходят вокруг да руками показывают, а деньги получают как все», — с укоризною отзывается о них средневековый моралист Никола де Биар.
Можно догадываться, что положение архитекторов было и вправду не блестящим. Даже такая нехитрая новинка, как присуждение красивого титула «доктор», и та далась с превеликим трудом: законники отчаянно протестовали (это слово из их словаря). Пьер из Монтрейя, автор проекта и главный строитель богатейшего аббатства Сен-День в предместье Парижа, был первым в истории доктором архитектуры.
Радевшее о тщательном воплощении замысленного духовенство старалось удержать архитектора на весь срок работ. Ему отводили домик с куском земли, жаловали зимой шубу, снабжали дровами. Самой же высшей почестью было остаться в своем детище навсегда, последним сном уснуть под его сводами. Этой чести был удостоен Жан из Шелля — первый известный нам строитель собора Парижской богоматери. «Мэтр Жан из Шелля начал это сооружение второго числа месяца февраля 1258», — гласит надпись, гравированная в основании южного портала собора. Вероятно, и это имя кануло бы в века, как имена многих, если бы не преданность его последователя и ученика, упомянутого Пьера из Монтрейя.
Кстати, и Шелль и Монтрейя — это деревушки провинции Иль-де-Франс, родины многих архитекторов Франции, страны, где в полях «мечтают соборы».
Первый камень Нотр-Дам был заложен еще папой Александром III и королем Людовиком VII в 1163 году на месте епископской капеллы св. Стефана. Ко времени назначения Жана общий ансамбль собора был намечен, почти завершенные стояли башни, и главный колокол — «Гийом» — звонил на весь Париж.
Собор Парижской богоматери в сердце города, по левому «борту» острова Сите, был не первой работой Жана из Шелля. Но он чувствовал, что все сделанное прежде было лишь подготовкой, пробой сил. Первый из первых соборов Франции! Он должен быть несравненно хорош. Нет, Жан не станет поддаваться общему безумию и побивать рекорды высоты. «Его» собор будет сама гармония, равновесие.
Мы не знаем внешности мастера. Был он высок или мал ростом, смугл или бледен? Лишь приблизительно можно представить его одежду: длинное, со множеством складок платье; высокий стоячий ворот, тяжелый берет цветного велюра и остроносые туфли. В правой руке — указательный жезл, символ главного строителя, в левой — длинная линейка с делениями. Он держит ее вертикально, как скипетр.