Последнее хевсурское селение на нашем пути. Теперь надо перелезть через хребет в другую страну — Верхнюю Тушетию. Там летние пастбища тушин — жителей Алазанской долины.
Пастух Шакро вызвался нас проводить. Взял двух ослов, нам хоть поклажу не нести. Идем по густому зеленому лугу. Сочная, высокая трава. Только этот луг дыбится стеной. Ослики на своих тоненьких ножках мелко семенят зигзагами, мы из последних сил уже на четвереньках ползем по склону, потом по каменистой осыпи. Тут уж и ослы не пошли. А дальше карабкаемся по скале. Похоже, что по этажерке с книгами лезешь — камень лежит вертикальными слоями. За какой ни возьмешься, вынимается книгой.
Но вот и край хребта, узкий как нож. Через этот хребет можно заглянуть в Тушетию. Такой же лабиринт горных хребтов. Течет речка, ручьи в нее скатываются, дробя горы складками. Еще одна полка — и я сажусь верхом на хребтину... Делаю шаг вниз, и хребтина разом скрывает от меня Хевсуретию.
Вл. Перцов
«Жду стою»
Если путник собирается в дальнюю дорогу, то норовит выехать пораньше, с солнцем. И я никак не мог понять, почему селькупы делают наоборот. Еще вчера оленевод Владимир Сайготин уверял, что очень спешит в стадо, что ехать ему полета километров, а дел еще много.
— Магазин ходить нада... Председатель говорить нада. Много всего нада...
На другое утро я встретил Владимира у нарт. Он сказал, что все сделал, только что поговорил с председателем колхоза.
— Уезжаешь?
— Едем потихоньку...
Но днем он опять попался мне на улице Красноселькупска.
— Еще не уехал?
— Нет пока.
— Дела?
— Ага, дела...
Может, думаю, пурги боится, да говорить об этом не хочет? Как раз похоже было, что завьюжит, да и похолодало к вечеру. Осторожно так поспрашивал Владимира, чтоб не обидеть его, — нет, ничего-то он не боится. Морозы покидают эти края всего-то месяца на три. Стужа — дело привычное. От нее можно спрятаться в оленьи шкуры, а заночевать в пути можно хоть в куропаткином чуме.
Куропаткин чум — никакого чума. Просто нора в снегу. Так прячется от пурги белая птица. И человек научился этому. Застала в пути пурга — останавливает селькуп оленей, слезает с нарт, закапывается в снег. Мети сколько хочешь! Кончится белая пляска — можно вылезать. Снова на нарты, снова трогает хореем оленей. Поехали!..
Так чего же не едет Сайготин? Ведь и правда торопится.
Потом председатель райисполкома Иван Сергеевич Хайдошкин рассказал:
— Как ни торопится ненец или селькуп, а засветло не поедет. Хоть в шесть утра проснется, целый день прособирается. Постоит, подумает, нарту поправит... Глядишь, опять стоит! А к вечеру тронется, погонит оленей, будто страшно опаздывает. Но отъедет всего полкилометра — и вдруг остановится. Достанет сигарету, закурит, посидит минут десять-пятнадцать. Потом опять взмахнет хореем и сорвется с места. Теперь уж мчит без передыху. Я спросил одного, зачем такая остановка.
— Думаю, — говорит.
— О чем?
— Забыть чего мог. Или кто со мной забыл поехать, бежать будет. Жду стою.
И предпочтение ночи дню для дальних поездок имеет свое объяснение. Жители тундры ориентируются по звездам — других указателей в белой пустыне нет. Так что звезды они знают не хуже любого капитана дальнего плавания. Потому, наверно, у каждого в этом крае есть своя звезда, путеводная.
И. Цыганов
Селькупы — народность Западной Сибири. Живут в Томской, Тюменской областях и в Красноярском крае. Прежде основным занятием селькупов были охота и рыболовство. Переселившись на северную окраину таежной зоны, на реки Таз и Турухан, селькупы переняли у местных жителей оленеводство, однако продолжали вести кочевую жизнь. Зимой жили в полуземлянках, летом — в берестяных чумах.
Сейчас селькупы объединились в колхозы. Живут в рубленых деревянных домах. Развиваются огородничество, звероводство. Всего селькупов около трех тысяч восьмисот человек.
Рэй Бредбери. Я никогда вас не увижу
Послышался тихий стук в кухонную дверь, и когда миссис О"Брайен отворила, то увидела на крыльце своего лучшего жильца мистера Рамнреса и двух полицейских, по одному с каждой стороны. Зажатый между ними, мистер Рамирес казался таким маленьким.
— Мистер Рамирес! — озадаченно воскликнула миссис О"Брайен.
Мистер Рамирес был совершенно уничтожен. Он явно не мог найти слов, чтобы объясниться.
Он пришел в пансионат миссис О"Брайен больше двух лет назад и с тех пор постоянно жил тут. Приехал на автобусе из Мехико-Сити в Сан-Диего, а затем сюда, в Лос-Анджелес. Здесь он нашел себе маленькую чистую комнатку с лоснящимся голубым линолеумом на полу, с картинами и календарями на цветастых обоях и узнал миссис О"Брайен — требовательную, но приветливую хозяйку. В войну работал на авиазаводе, делал части для самолетов, которые куда-то улетали; ему и после войны удалось сохранить свое место. С самого начала он зарабатывал хорошо. Мистер Рамирес понемногу откладывал на сберегательную книжку и только раз в неделю напивался — право, которое миссис О"Брайен признавала за каждым честным тружеником, не докучая человеку расспросами и укорами.