Ниже, еще ниже. Мост плывет навстречу, вырисовываются ажурные полудужья ферм.
Нетужилов включает бортовые огни — пусть видят штурманы самолетов, что летят выше, пусть, задержат руку на сбрасывателе бомб! А враги? Пусть тоже видят! Пусть... Все равно не скрыться от света прожекторов, не отвернуть от выстрелов. Самолет вышел на боевой курс.
Наверное, фашистские зенитчики озадачены видом самолета, идущего на мост с зажженными огнями. На секунды стихает огонь, но тут же обрушивается с новой силой. Теперь большинство зениток нацелено на самолет Нетужилова.
А мост горбатится, выгибается навстречу. Опадают водяные столбы разрывов, и слабеет огонь противника. Голубые пунктиры гулеметных трасс и яркие полосы реактивных снарядов исчерчивают небо над зенитными батареями врага — друзья-однополчане поняли маневр товарищей и прикрывают их своим огнем.
За хвостом глухо лопаются разрывы бомб. Взрывная волна догоняет самолет, и он подпрыгивает на ее упругом теле. Страшная боль в ноге. Глаза Николая затягиваются багровым туманом...
— Бери управление, Володя, — едва выдавливает короткую фразу Нетужилов. — Бери...
На КП настойчиво пищат зуммеры полевых телефонов.
— Венера, Венера, я — Ястреб! — вызывает Тося штаб дивизии. — Товарищ гвардии подполковник, Венера на проводе.
Командир берет трубку.
— Венера? Товарищ тридцать первый? Докладывает
Ястреб-один. Цель накрыта! Так точно. Все на базе. Тяжело ранен лейтенант Нетужилов. Есть! Приступаем! Хорошо. Передам. Служу Советскому Союзу!
Командир осторожно, будто очень хрупкую вещь, кладет трубку на стол рядом с Тосей и легким движением пальцев касается ее волос.
— Вот так, дочка... Война. И спрячь слезы! Еще много людей не дойдет до победы. И нелегок к ней путь...
Командир поворачивается к летчикам.
— Товарищи! Командир дивизии за мост объявляет благодарность. Сегодня утром войска Белорусского фронта переходят в наступление! Приказано ударить по переднему краю противника, проложить путь пехоте. По самолетам!
3
Сегодняшней ночью опять предстоят боевые вылеты. Где-то скопились танки противника, где-то концентрируется пехота врага, и полку поставлена задача нанести по ним удар. Недавно село за горизонт солнце, в небе разлит лимонно-желтый свет луны, и поэтому кажется, что еще не окончился день. Почему-то болят глаза, будто в них насыпан песок. Так уже было. Под Сталинградом, когда не было времени выспаться. Та же резь в глазах, то же ощущение песка... И вроде стало темнее. Я смотрю на луну. Нет, небо не подернулось облаками. Значит, испарения с земли начинают сгущаться, и образуется дымка.
— Как находишь видимость? — спрашиваю Ивана Шамаева; сегодня он идет со мной на задание.
— Отличная! И луна в полную морду! Как днем.
М-м-да!.. Откуда взялась эта дымка перед глазами? Наверно, надо отоспаться.
— А сам ты что, не видишь? — спрашивает Иван.
— Вижу, но... при полной луне, если появятся перистые облака... Будем заметны на фоне облаков.
...Туман. Туман перед глазами. Самолет нацелен носом в туманное небо. Почему в туманное? Луна... Наверное, в ее свете растворились огни старта?
— Иван, как видимость?
— Далась тебе сегодня эта видимость! Лучше не бывает!
— Не нравится мне эта дымка... Как бы в туман не перешла.
— Какая дымка? Протри глаза. Что-то не узнаю тебя сегодня.
— Я сам себя не узнаю...
— Дрожь в коленях?
— Поди ты...
— Смотри, Бекишев зеленым фонарем, наверно, уже десятый раз машет! Взлетай!
Я даю полный газ.
А все-таки дымка сгущается. Она мягко смазала линию горизонта и начинает растворять очертания плывущих внизу ориентиров. Что-то уж очень быстро сгущается дымка.
Ослеп?! Стоп!.. Погоди, погоди. Главное — не волнуйся.
Я снимаю перчатку и опять — в который раз! — осторожно протираю глаза. Нет, видимость от этого не улучшается. Пожалуй, наоборот. Туман... Туман обволакивает самолет.
Что ж, надо переходить на пилотирование только по приборам.
Я включаю кабинный свет. Так вроде лучше.
— Зачем иллюминацию включил? — интересуется Иван.
— Тренируюсь в пилотировании по приборам.
— Цирк! Нашел время... Скоро к линии фронта подойдем. А там всего десяток минут до цели. Кончай тренировки!
Я отрываю взгляд от приборов и осматриваюсь. Туман из серо-голубого превратился в багровый. Сгущается, темнеет... Переношу взгляд в кабину. Туман пробрался и сюда.
— Иван, сколько до линии фронта?
Только бы не выдал голос. Совсем пересохло горло.