В седловине между вершинами ослепительно сияет ледник. Пока над Тянь-Шанем солнце, мы изнываем от жары. Запасы воды исчезают с катастрофической быстротой.
Из дневника испытателя «Экипажа I»: «Нас пятеро. Мы лежим, тесно прижавшись друг к другу. Убежище получилось тесноватым. Но дело не только в этом — ночью очень холодно. Холод особенно невыносим из-за дневной жары: перепад температур, наверное, около тридцати градусов.
Над головой у меня чья-то нога в толстом шерстяном носке упирается в кровлю. Убрать ее некуда, так что приходится смириться. Кто-то подносит огонек зажигалки к циферблату — сколько еще до рассвета? Огонек выхватывает из тьмы осунувшиеся, обросшие лица в летных шлемах.
Усталость берет свое, и я засыпаю. Пробуждение кошмарно — что-то жесткое и тяжелое наваливается на голову, душит. Испуганно вскакиваю. «Ну-ну-ну... — шепотом успокаивает меня Георгий и продолжает на четвереньках выбираться по телам ребят к выходу. — Спи...»
Он откидывает полог, и в проеме возникает клочок неба, усыпанный звездами, зубчатые края хребта. Пронзительный холод забирается под куртку. Длинная, длинная ночь.
Правда, не длинней той, памятной, в феврале.
...Шли последние сутки нашего выживания, экспериментального выживания в снежной норе на склоне пустого оврага. Голое поле вокруг — ни кустика, ни перелеска. Скудные аварийные запасы подошли к концу: на двоих — сто граммов мясных консервов, щепоть растворимого кофе, три спички, пять таблеток сухого спирта и пол-литра воды во фляге, которую приходилось постоянно хранить на груди под комбинезоном, рядом с блоком питания радиостанции. Спали мы только днем и то урывками. А ночи напролет бродили как лунатики возле своей берлоги, протаптывали бесчисленные тропинки. Ночи проходили в борьбе со сном. Заснуть в ночные стужи было равносильно самоубийству. Движение немного согревало. Чтобы чем-то заняться, считали шаги вокруг пещеры — тысяча, две, три... Сбивались, начинали снова, и так — несколько часов ночного марша на месте...
К последней ночи мы были измотаны до предела. Постоянное нервное напряжение, длительная бессонница, изнуряющий озноб, казалось, убили все эмоции. Мы были равнодушны ко всему, кроме вожделенного тепла. Но сколько его могли дать крошечные таблетки спирта?
Последняя ночь была бесконечной. Не было сил и желания даже говорить, и мы угрюмо молчали, понимая, что это и без того усугубляет критическое положение. И тогда мы стали кипятить кофе, транжиря последнее горючее. Горячий напиток вернул на время счастливую уверенность в себе, и мы даже смогли забыться в дреме, рискуя в последние часы отморозить лицо или руки. Мое короткое блаженство было прервано внезапно и страшно. Пещера успела растерять все тепло, и в ледяной темноте негромко, с механической настойчивостью совершенно спокойно звучал голос моего товарища: «У меня растворяется голова. У меня растворяется голова. Видишь? Осталась только челюсть».
Меня прошиб горячий озноб. Я протянул в темноте руку и в тот момент готов был поверить во что угодно. Но голова приятеля была на месте, холодная, точно ледышка...»
Утром под лучами солнца утомительная и холодная ночь сразу забылась. Испытатели, прошедшие все замеры, следили, как далеко вверху медленно движется цепочка «экипажа II». Маленькие фигурки испытателей то исчезают за скалистыми выступами, то вновь появляются на тропе, идущей вдоль гребня. За спинами — парашютные ранцы, коробки НАЗов. Через каждые два часа они будут выходить на связь с нами. А наш «экипаж I» пробует счастья на охоте, пытаясь пополнить собственными силами и скудными средствами наш небольшой пищевой паек. С самодельными силками тщетно караулим в соседних с лагерем норах невидимок-сурков и, теряя силы и ориентировку, выслеживаем в горах беспечных уларов. Мы экономим каждый глоток воды во фляге...
С каждым днем мы узнаем что-то новое, что в недалеком будущем поможет написать рекомендации для тех, кто уже не по собственной охоте окажется высоко в горах.
А. Мнациканьян, В. Усков, Фото В. Ускова
Тысяча и один горизонт болгарской земли
Эпитет «перекресток цивилизаций» для Болгарии имеет сугубо реальный смысл. Цивилизациям здесь тесно, различные эпохи чуть ли не толкают друг друга локтями, и каждый новый срез болгарской земли открывает новые горизонты ее богатого событиями прошлого.