Все время, вплоть до «Пламени над Францией», мы с Майком, хотя и работали вместе, ставили перед собой разные конечные цели. Майк помешался на мысли сделать мир лучше, уничтожив самую возможность войны. Он постоянно повторял: «Войны свели почти всю историю человечества к одним только усилиям выжить. А теперь, получив в свои руки атом, оно располагает средством вовсе себя уничтожить. И если в моих силах сделать что-то, что поможет предотвратить катастрофу, я это сделаю, Эд, клянусь богом! Иначе и жить незачем. И это не пустые слова». Да, это были не пустые слова. Он рассказал мне о своей заветной цели в первый же день нашего знакомства. Тогда я решил, что он просто расфантазировался с голодухи. Мне его аппарат казался всего лишь средством достижения личных благ. И я думал, что и он вскоре станет на мою точку зрения. Но я ошибся. Когда живешь и работаешь бок о бок с хорошим человеком, невольно начинаешь восхищаться качествами, которые и делают его хорошим. И невольно тебя начинают тревожить беды человечества. Во всяком случае, так произошло со мной. Когда я понял, каким чудесным мог бы стать без предательства и войн наш мир, победила точка зрения Майка. Произошло это, кажется, пока мы работали над «Пламенем», но точное время роли не играет. Важно то, что с этого момента между нами уже не было никаких разногласий и спорили мы только о том, когда именно устроить перерыв на обед. Большую часть свободного времени, которого у нас было немного, мы проводили за бутылкой пива у аппарата, бродя наугад по разным эпохам.
Мы побывали вместе повсюду и посмотрели все. То мы знакомились с фальшивомонетчиком Франсуа Вийоном, то отправлялись бродить по ночам с Гаруном аль-Рашидом (этот беззаботный калиф, бесспорно, родился на несколько сот лет раньше, чем ему следовало бы). А если настроение у нас было скверным, мы могли, например, следить за событиями Тридцатилетней войны. Майк снова и снова, завороженный ужасом, наблюдал гибель Атлантиды — наверное. потому, что он опасался, как бы что-нибудь подобное не повторилось еще раз. А стоило мне задремать, и он возвращался к началу начал — к возникновению нашего мира.
Следующие две картины мы выпустили одну за другой — «Свободу американцам» — про войну за независимость и «Братья и пушки» — про войну Севера с Югом. И сразу каждый третий политикан, множество так называемых «просветителей» и все патриоты-профессионалы возжаждали нашей крови. Все местные отделения «Дочерей американской революции», «Сыновей ветеранов Севера» и «Дочерей Конфедерации» (1 Реакционные общественные организации в США, в задачу которых, в частности, входит «поддержание истинного патриотизма».) единодушно заскрежетали зубами. Юг совсем взбесился. Все штаты крайнего Юга и один пограничный безоговорочно запретили демонстрацию обоих фильмов — второго потому, что он был правдив, а первого просто за компанию. Они оставались под запретом, пока в дело не вмешались профессиональные политиканы. Тогда запрет был снят, и оба фильма без конца цитировались в речах соответствующих ораторов как ужасные примеры того, во что верят и какие взгляды исповедуют некоторые личности. Это был прекрасный предлог ударить в барабаны расовой ненависти. Новая Англия попыталась было сохранить достоинство, но надолго ее не хватило. В штате Нью-Йорк депутаты сельских округов дружно проголосовали за запрещение фильмов во всем штате. И в Делавэр, где законодательному собранию некогда было заниматься изданием нового закона, пришлось пустить дополнительные поезда. Вызовы в суд по обвинению в клевете посыпались на нас градом, но, хотя каждый новый иск вручался нам под гром фанфар, почти никто не знает, что мы не проиграли ни одного дела. Правда, нам раз за разом приходилось апеллировать к высшим инстанциям, однако, когда дело попадало к судье, не заинтересованному в нашем осуждении, документы, сохранившиеся в архивах, неизменно подтверждали истинность того, что мы демонстрировали на экране.
Мы таки высыпали на воспаленную гордость, привыкшую чваниться славными деяниями предков, изрядную горсть соли! Мы показали, что далеко не все власть имущие могли похвастаться незапятнанной белизной своих одежд и что в войне за независимость далеко не все англичане были хвастливыми наглецами, но что они не были и ангелами. В результате Англия наложила запрет на ввоз этих двух фильмов и представила государственному департаменту возмущенный протест. Зрелище того, как конгрессмены южных штатов в полном единодушии с конгрессменами Новой Англии одобряют призывы посла иностранной державы к подавлению свободы слова, было очень потешным. В Детройте ку-клукс-клан зажег у нашего подъезда довольно дохленький крест, а такие организации, как «Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения», выносили весьма лестные для нас резолюции. Наиболее злобные и непристойные письма мы передавали нашему адвокату, но к югу от Иллинойса ни один из их авторов осужден не был.