И здесь нельзя не сказать об обязательном для этнографа качестве — умении вести беседу. Мало знать, о чем нужно спросить или как спросить, — надо быть уверенным, что получаешь наиболее точный ответ, точную информацию. Так может случиться, если правильно сделан выбор информатора. В любой среде есть многоуважаемые и малоуважаемые люди — те, кто пользуется авторитетом за ум и знания, и просто болтуны, пустобрехи. Вступать в контакт с первыми — добиться успеха, со вторыми — провалить дело. Кстати, чаще всего первых труднее разговорить. Но ведь известно, что легкий путь не самый верный путь.
...Озеро Мундуйка — большое заполярное озеро в Сибири. В длину оно больше 50, в ширину 30 километров. Летом на озере промышляют рыбаки Курейского кетского колхоза, но зимой и ранней весной здесь стоят всего два жилища — на противоположных берегах. Бревенчатые избушки с плоской крышей, без сеней, с одной комнатой и железной печкой посредине. В одной живет восьмидесятилетний кет Федор Агафонович Серков с женой, сыном и племянницей, в другой, на дальнем берегу, шестидесятилетний кет Николай Михайлович Ламбин с женой. Мы, два этнографа, поселились в избушке у Ламбина. Это была наша вторая экспедиция на Мундуйку. В прошлом году мы познакомились и с Серковым, и с Ламбиным. Тогда, летом, мы пробыли у курейских кетов больше трех месяцев. Вместе с ними рыбачили, многое узнали, но не сумели записать неповторимые легенды и сказки этого почти загадочного народа, которые, как нам сказали, в неисчислимом количестве знал Федор Агафонович Серков.
Федор Агафонович, крепкий и мудрый старик с густыми, чуть подернутыми сединой волосами, пользовался непререкаемым авторитетом среди курейских кетов как самый старый и опытный рыбак-охотник, заслуженный колхозник и как человек, наделенный, по представлениям его сородичей, способностью привлекать добычу для охотника и врачевания. Но уговорить его исполнить хотя бы одну песню или рассказать сказку было невозможно. Причину такой, в общем-то необычной, скрытности мы узнали в самом конце экспедиции: старик прогневался, когда один турист попытался купить его песни за деньги или охотничьи товары. Этот случай заставил Серкова быть настороже и с нами.
И вот через несколько месяцев, в марте, когда еще вовсю царствует зима, мы вновь прибыли на Мундуйку. Озеро было сковано льдом. От поселка нас на оленях доставили к Ламбину, с которым мы хорошо поработали в прошлый сезон и у которого собирались записать тексты для исследования кетского языка.
По дороге в избушку Ламбина мы заехали и к Федору Агафоновичу. Нас приняли очень радушно, тем более что мы выполнили просьбу хозяйки и привезли бисер, а также фотографии, отснятые в прошлый приезд. Нас напоили чаем, и мы поехали через озеро.
У Ламбина мы прожили больше месяца. Из запаса магнитофонных кассет осталось всего две, когда ранним утром (правда, уже наступал полярный день и разобрать, когда раннее утро или поздняя ночь, было трудно) я проснулся от четкого скрипа оленьих санок. Накинув полушубок, выглянул наружу. К избушке приближались две оленьи упряжки. Вскоре вошел сын Федора Агафоновича и сообщил, что отец ждет нас в гости.
— Отец сказал, чтобы ты машинку взял тоже, — сказал младший Серков, показывая на магнитофон.
В избушке Федора Агафоновича, куда мы прибыли только к полудню, оказалось почти все взрослое население поселка, принадлежащее, как мы уже знали, к одной родовой группе с хозяином. Огромная кастрюля стояла на печке. В ней варилось мясо лося. Кипел чайник. Хозяин сердечно приветствовал нас и усадил на шкуру рядом с собой.
— Ну что, парень, настраивай свою машинку, а я петь буду. Через два дня начнется перелет птиц с юга на север. Я петь буду, чтобы они сели и на нашем озере. Весна идет. Голодное это время. Реки и озера подо льдом. Рыбы нет. В тайгу не уйдешь — наст не держит. А оленей у нас мало, их забивать грешно. Одна надежда на перелетную птицу, пока рыбы нет...