А. Яврумян
Ради победы
— Ну, так что думает противник?
Генерал оглядел стоявших перед ним, словно ожидая, что кто-то может объяснить замыслы врага.
Неподалеку погромыхивал не умолкавший ни днем, ни ночью севастопольский фронт, и пламя коптилки на столе в землянке КП полка слегка подрагивало. Генерал приехал неожиданно, и все понимали, не только за тем, чтобы задать этот вопрос.
— Наверное, думает то же, что и мы, товарищ генерал, — не выдержал паузы батальонный комиссар Проворный. — Только наоборот.
— А что думаем мы?
— Как удержать оборону...
— Стало быть, немец думает о том, как ее прорвать. Затянулось затишье, не правда ли?
— Затишье?..
— Знаю, знаю, что скажете. Бои идут каждый день, верно. И все же по сравнению с декабрьским штурмом это затишье.
Он вытянул перед собой руку и, встряхивая ею, стал загибать пальцы.
— Январь, февраль, март... Чего ждут?
— Дали им в декабре, — проворчал стоявший у двери вестовой Додыханчик.
Генерал взглянул на него, и командир полка Богданов подумал, что распустился вестовой, вмешивается в разговор начальства. Но генерал словно бы даже обрадовался реплике.
— Дали — это верно. Только наивно думать, что фашисты решили оставить нас в покое. Они ждут лета. И готовятся. — Генерал протестующе помахал рукой. — Знаю, знаю, что скажете: мы тоже готовимся. Готовимся к обороне. А надо наступать...
Богданов удивленно посмотрел на генерала.
— Наступать?! Да одним этим словом можно свершить чудеса. Только бы наступать...
— Я имею в виду активную оборону. Ваши разведчики и корректировщики просачиваются в немецкие тылы. Но теперь предстоит дело посерьезнее. Надо уничтожить боеприпасы, которые фашисты приготовили для наступления. Склад где-то здесь. — Генерал обвел пальцем круг на карте, лежавшей на столе. — Подберите надежных людей, коммунистов, комсомольцев и доложите мне. Я хочу знать, кого вы пошлете.
Когда за генералом закрылась дверь блиндажа, Богданов посмотрел на комиссара Проворного, комиссар — на третьего офицера, присутствовавшего при беседе, — помощника командира полка по артвооружению и боеприпасам. Всем было понятно, что предстояло особенно трудное дело.
— Кого пошлем? — спросил Богданов и, подумав, стал перечислять: — Лейтенант Семенов, коммунист, — раз. Лейтенант Найденов, коммунист, — два. Комсомолец Кулешов, комсомолец Звонковой... Как, комиссар, одобряешь? Кого еще?
— Старшину Ревякина, помощника начальника продсклада.
— Годится, — поддержал комиссар. — Парень живой, сообразительный. И немецкий знает...
Через полчаса пятеро разведчиков уже стояли в штабном блиндаже. Богданов ходил перед ними, заложив руки за спину, лаконично излагал задачу.
— ...Командиром группы назначаю лейтенанта Семенова... Основная цель — найти и взорвать склад. Попутно вести разведку...
Вечером пошел дождь, холодный, нудный, какой нередко бывает в Крыму апрельской порой. В последний раз Семенов выстроил свою группу, придирчиво осмотрел каждого, заставил попрыгать, чтобы ничто не стучало, не звякало, махнул рукой.
— Ну добре, хлопцы... А дождичек — это хорошо! Говорят: дождь в начале пути — к успеху.
Гуськом они прошли неглубокой балочкой, поднялись по пологому склону; где-то здесь должны были находиться траншеи морских пехотинцев. Вскоре из темноты раздался оклик:
— Стой, кто идет?
Часовой стоял возле полуразваленной стены, и его черный флотский бушлат совсем терялся в темноте. Однако Семенов успел разглядеть шапку-ушанку, надетую лихо, как бескозырку, и все-таки казавшуюся такой неестественной рядом с бушлатом. Разглядел и щегольские усики и даже успел удивиться, как это матросу удается в окопном быту ухаживать за своей красотой.
— Давай, братки, удачи вам! — сказал часовой.
Дождь все лил и лил. Всполохи ракет трепетали в радужном ореоле, и их неверный свет был лучше непроглядной неизвестности. Если быть настороже, то всегда можно успеть вовремя упасть на землю. И оглядеться, наметить путь очередного броска в обход немецких передовых постов. Часа через два всплески ракет остались за спиной, а затем и вовсе потускнели. Пришлось частенько останавливаться, напрягать слух. И двигаться, изгибаясь в плотном кустарнике, чтобы не задевать ветки, не шуметь.