На командном пункте тишина и полумрак. За спиной штурмана наведения старшего лейтенанта Виктора Бейтлера, вцепившись в спинку стула, стоит Руслан Салеев и не сводит глаз с экрана индикатора. Порядок на КП незыблем, в работу штурмана наведения почти никто не имеет права вмешиваться. И хотя Бейтлер отлично знает свое дело, тем не менее от мишени можно ждать любого маневра, подчас самого неожиданного.
На индикаторе вспыхивают и вновь растворяются во мраке три крохотные точки. Две из них неумолимо сближаются с третьей. Каждые несколько секунд штурман наведения посылает Каюрову данные о положении цели:
— Курс 210... Разность высот 500... Дальность до цели...
Богдан слышит, как Каюров дублирует команды. Он идет рядом с ним как влитой и до боли в глазах всматривается в пространство перед собой. Ему мешают белые мазки облаков и солнечные блики, пляшущие на стекле.
— Курс 205... Разность высот 200... Дальность до цели... Вот она, черная, обтекаемая мишень с небольшими выпуклостями крыльев по бокам. Каюров идет точно ее курсом, он не должен промахнуться.
Он просто ждет, чтобы цель попала в «птички» его прицела.
— Цель ваша, атакуйте!
— Атакую, — повторяет Каюров и начинает на форсаже сближаться с мишенью. «Хочет наверняка, — думает Богдан, — ведь мог бы уже стрелять». Он сейчас выше Каюрова метров на 150; ему отлично видно, как 23-й заходит в хвост черной, похожей на торпеду цели. Вдруг происходит непонятное — мишень резко, будто подброшенная мощной пружиной, взмывает вверх, а Каюров по инерции проскакивает вперед. Теперь ему нужно время, чтобы перестроиться для новой атаки. А времени нет. Надо что-то делать.
— 42-й, — слышится голос ведущего, — цель твоя, как понял?
— Вас понял, атакую. — Богдан не узнает своего голоса, он почти хриплый и какой-то чужой.
Мишень идет на одной с ним высоте, надо только немного выправить курс, всего на два-три градуса. Вот так. Теперь спокойно: ведь это твой первый пуск! Богдан видит мишень в прицеле. Пора. Он мягко жмет на кнопку «пуск», самолет вздрагивает от резкого толчка. Богдана по инерции бросает вперед к приборному щитку: это сходит ракета. Через мгновение впереди него небо озаряет ярко-оранжевый отблеск взрыва. Цель уничтожена.
Индикаторы на КП фиксируют показания, на экранах остаются только две мерцающие точки — истребители, возвращающиеся на аэродром.
Вечером Салеев свежевыбрит, подтянут и весел. И эта веселость сквозит в его словах, жестах, прищуре глаз.
— Все, ребята. Завтра утром — домой... Предупреждаю — лететь в полном радиомолчании, это касается всех, не исключая именинников. — Салеев смотрит на Богдана Сподарко. — А то знаю вас... И никаких кульбитов, без пижонства. Все жены предупреждены. Обещаю день отдыха, потом обычная работа. И еще... Сегодня все было в порядке. Спасибо!
Среднеазиатский военный округ
Ян Владин
Тюменские горизонты
— Сколько? — спросил Павленко.
— Порядок, бригадир. Толщина льда — до метра. — Тронулись!
Колона трубоукладчиков медленно двигалась по озеру.
«Тюменская область... На севере — тундра, южнее — тайга, на юге — лесостепь. В северной и средней части широко распространены болота...» Заметку из Краткого энциклопедического словаря Анатолий Павленко выучил еще тогда, когда решил ехать на Север. Десять лет спустя он мог бы развернуть, эти скупые строчки в целые тома. Кто хотел прижиться в этом краю, должен был понять болота и освоить их, как осваивают пустыню, океан или горы.
Видно, нас еще любит кто-то,
Видно, нас еще помнят где-то,
Коль прошли мы вот это болото,
Коль встречаем рассвет вот этот...
Так писал когда-то молодой начальник одной из нижневартовских сейсмопартий Леонид Кабаев. Прошли годы, Кабаев стал лауреатом Ленинской премии, сочинял уже в основном не стихи, а отчеты и статьи, а песня его все бродит по северным трассам...
О болотах Тюменщины можно рассказывать бесконечно. Блуждающие по трясинам огни и внезапные стоны в ночи, словно грешные души взывают из-под земли; зыбучие острова, на которых оленя в какой-нибудь час засасывает намертво; странные цепкие стебли и мясистые цветы, напоминающие тропические лианы и орхидеи. Старики в поселках, притулившихся на окраинах этой вселенской хляби, клянутся, что встречали в чащобах невиданных зверей и птиц...