...Зафрахтовать вертолет и отправиться в столь дальнюю дорогу Харитонова заставило желание узнать, что за водоросли населяют озеро и прилегающие к нему бассейны рек. Эти исследования входили в программу работ магаданского Института биологических проблем Севера, научным сотрудником которого был Слава.
Мир водорослей еще не до конца познан, особенно в северо-восточных водах нашей страны. Водоросли — самые древние жители планеты. Именно они насытили кислородом нашу атмосферу, не без их участия появился озон, вся жизнь на Земле. Но познакомиться с ними не так-то просто. Большинство главнейших водорослей микроскопично, невидимо глазом. К их изучению приступили лишь около двухсот лет назад, когда появилось увеличительное стекло — лупа и были изготовлены первые микроскопы Левенгука. Ученые уже тогда убедились, что водорослей на земле — как звезд на небе и что они живут всюду. В горячих источниках, в снегах и льдах, в лужах и капле воды, в океанах и в земле, где ничтожно количество влаги. Знание водорослей давало ключ к решению и пониманию многих проблем. По типам обнаруженных водорослей можно судить о состоянии, в котором находится тот или иной бассейн, о степени загрязненности, скорости самоочищения и даже о происхождении водоема...
Когда-то побывавший на Эльгыгытгыне ученый С. В. Обручев предположил, что озеро образовалось в результате извержения вулкана. У современных ученых родилась новая версия — метеоритная. Представить, что озеро глубиной до полукилометра и шириной до семнадцати километров образовалось в результате удара метеорита, согласитесь, непросто. Группа ученых уже занимается изучением этого вопроса, и Харитонов считает, что его исследования тоже могут пригодиться.
— Если в пробах окажутся реликтовые водоросли, можно установить возраст водоема, — говорил он, загораясь. — Если же найдем эндемиков — водоросли, которые обитают только в этом озере, — то вправе предположить, что озеро образовалось не так, как все водоемы Чукотки. Тут и удар метеорита можно считать вероятным. Но исследования наши важны и сами по себе; появление электронных и сканирующих микроскопов показало, что в мире водорослей предстоит сделать еще множество открытий...
Еще с вертолета, увидев моторную лодку, Слава решил, что нам здорово повезло. У нас были только надувные лодки; на одной из них стоял слабосильный моторчик, с которым плавать по озеру было небезопасно. Мы не сомневались, что встретим на озере геологов либо рыбаков и те, конечно, в нашей просьбе — дать на денек моторку — не откажут. Но владельцы моторки были какие-то чистые, холеные и расписывали преферанс в уже обжитом домике отнюдь не «корявыми» руками рыбаков. По разбросанным аэрофлотовским журналам мы поняли, у кого оказались. Летчики ближайшего авиапредприятия устроили себе на озере профилакторий. Лодки нам, конечно, не дали. Не отказали напрочь, а сказали — самим нужна, вот разве что завтра вечером, да и то часика на два.
— Вот тебе и трофическая связь, — глубокомысленно изрек наш педагог, когда мы возвращались к себе домой. — Так, кажется, говорят биологи? Водоросли выкормили зоопланктон, на нем отъелись чиры, чиров стали пожирать гольцы. Разъелись, зажирели, могли бы спокойно и умирать, но и на них нашлась управа в лице сих молодцов.
— Шут с ними, — сказал Слава. — Браконьерят, наверно, вот и жадничают. Будем жить, как будто их тут и нет.
В тот же час мы надули «Пеликан», установили мотор. Слава, опасаясь, что испортится погода, не хотел терять ни минуты. В лодке можно было разместиться только двоим, меня оставили на берегу, и я с грустью смотрел, как удаляется надувной ковчег. На середине озера ребята все время останавливались, вращались на месте, таская за собой белую планктонную сетку, и Слава красными, замерзшими руками тщательно сливал в пробирки ее содержимое.
Я решил не терять времени понапрасну и подняться в горы. Может, найду пастухов или — вдруг повезет! — медведя, ради которого оказался здесь.
Стоило углубиться в горы, как пейзаж помертвел: исчезли пуночки, трясогузки, камнешарки, кулики. За рекой рос сухой черный мох с редкими яркими цветами. Кое-где встречались норки, но трудно было решить, кому они принадлежат: леммингам или евражкам. Попадались и следы оленей, но, сколько я ни всматривался в бинокль, не было видно ни одной живой души.
Все окружающие горы были покрыты осыпями. Должно быть, от сильнейших морозов, достигающих здесь пятидесяти градусов, и постоянных ветров, так разрушались породы. С трудом мне удалось взобраться на одну из вершин, но неожиданно налетел сильный ветер. При ясном небе это был нехороший признак. Погода вот-вот могла испортиться. Если шторм застанет моих альгологов на середине озера, им придется несладко. Я решил вернуться, чтобы быть готовым просить о помощи наших соседей.