Заметив, что я внимательно наблюдаю за добытчиком, Али Мохтар рассказывает:
— Местные, кажется, не знают голода. Кругом острова много рыбы. Ее ловят и сетями, и плетенными из бамбука узкогорлыми корзинами, перегораживая для этого реку или заливчик. Кокосы, саговые пальмы, келади, сахарный тростник, батат, ямс, фрукты — всегда есть чем насытиться.
— Но мясо-то все-таки они едят?
— Редко. Когда повезет на охоте убить из лука или копьем кабана, косулю, дикого кролика. Весной к острову приплывают черепахи откладывать в песок яйца. Тогда наедаются мяса. Но с каждым годом черепах становится меньше. В болотах, реках, в прибрежных водах ментавайцы добывают улиток, моллюсков, устриц, морских ежей и ими хоть немного восполняют нехватку мяса.
— Разве у ментавайцев нет домашнего скота?
— Кроме свиней и кур, другой живности не разводят. Этому нам предстоит их еще научить. Думаем завезти сюда овец или коз. Но не знаем, приживутся ли.
А лодки все нет и нет. Наш сопровождающий предлагает переправиться вброд — здесь неглубоко. Снимаем с себя одежду и, подняв ее над головой, входим в залив. Приятная свежесть охватывает тело. О ноги бьются рыбы, и это кончается тем, что я с испугу приседаю и опускаюсь с головой. Хорошо, что аппаратуру, пленку и блокноты оставил комиссару, решившему дожидаться пирогу, которая придет в Мелекет своим путем.
Опять пробираемся цепочкой по узкой тропинке. Вскоре выходим на поляну. Справа и слева стоят дома на сваях, с выдвинутыми вперед открытыми площадками, где располагается очаг. Лестниц нет: подняться можно только по приставленному бревну с зарубками.
Обходим один, другой, третий дом — все пусты, ни единой души. Пользуясь случаем, изучаю внутреннее устройство ментавайского жилища. Оно состоит как бы из трех комнат-камер, каждую занимает одна семья. Утварь, развешанная на веранде и внутри дома, самая простая: сосуды из бамбука, металлические сковородки. Отдельно — луки со стрелами и копья. Много черепаховых панцирей, почти все с пробоинами. Значит, добыты черепахи были с помощью копья. Передняя стенка веранды увешана черепами кабанов и оленей, составляющих гордость и основное богатство хозяина. По удаче на охоте, по добычливости судят о качествах человека, и украшения из кабаньих или оленьих зубов дают право на уважение соплеменников.
Внезапно из-за зеленых зарослей доносятся ритмичные удары барабана. Мухтар объясняет, что это началось главное веселье возле общинного дома. Дело в том, что ментавайские деревни строятся удивительно беспорядочно — кто где захотел, там и вбивает сваи для своего будущего жилища. Ни оград, ни заборов, ни четкой планировки. Иногда жилища стоят, чуть ли не опираясь друг на друга, а порой, как говорят, до соседа не докричишься. Тут, конечно, играет роль и родство хозяев: отделяясь, если позволяет местность, дети не уходят далеко от родителей.
Идем на звук барабана и попадаем на некоторое подобие деревенской площади. Общинный дом по архитектуре точно такой же, как остальные, у «крыльца», — а точнее между сваями, под галереей, — целые горы пустых ракушек самых разных размеров. Но больше всего удивляют раковины речных и болотных улиток — в каждую войдет стакана два воды.
На веранде общинного дома собрались женщины. Курят, изредка перебрасываются фразами. Женщины в праздничных одеждах — коротких юбочках из пальмовых волокон, на запястьях плетенные на травы браслеты, у некоторых в ушах серьги из перламутровых ракушек или блестящих камешков Верхняя часть тела полуприкрыта неким подобием жилета из пальмовых листьев. Одежда мужчин — короткие штаны или набедренная повязка из пальмового луба, поддерживаемая поясом из тонких стеблей ротанга.
Самое главное украшение каждого ментавайца старше двадцати лет — это татуировка. Сложностью рисунка она не отличается. Ее особенность в том, что кружочки, треугольнички, пунктирные линии, спирали покрывают все тело человека от лица до ступней ног. У женщин рисунок начинается у крыльев носа, спускается по шее. Художник покрывает плечи параллельными линиями, потом собирает их в пучок и ведет к груди. Затем из концентрических кругов, как нитки из клубка, линии разбегаются по животу, бедрам и стекаются у щиколоток. Узоры поражают своей замысловатостью, а главное, терпением «украшенных». Я видел рисунки — крестики и кружочки — даже на веках. Мухтар рассказывает, что краска делается из сока сахарного тростника, смешанного с красящими веществами, получаемыми из корней нескольких растений. К этому добавляется зола и перетертые семена «каких-то» плодов. Делают наколки шипами дуриана.