Может, волки и помогли нам не сбиться с пути в такую пуржистую ночь, не замерзнуть и добраться до дому.
В теплых сенях, где я для виду шаркнул голиком по валенкам, сразу же распахнулся светлый дверной проем на бледном лице матери тревожно блестели глаза. Я еле развязал смерзшиеся завязки ушанки, погрел малость руки в кадушке с водой, а за столом стал дремать. Выпил только отвару липового цвета с малиной и полез на горячую печку. Всю ночь мне снилась бешеная гонка на лошадях, за которыми по белому снегу стлались дымчатые волки с горящими глазами.
Ледоход
В деревнях по Ягорбе все ожидали этого дня.
— Река-то стоит ишо? — спрашивали друг друга у колодцев, а в свободную минуту выходили к берегу и вглядывались в серую ленту Ягорбы
Придавленная набухшими влагой облаками, река уходила ноздреватой ледяной дорогой к чернеющей щеточке леса. На недвижном осевшем льду открылись все следы и тропки. Река молчала, и непонятно было, двинется ли она когда-либо.
— Ну, зимник держится, и то ладно, — по-хозяйски говорили односельчане и расходились. А в душе ледохода ждали как праздника. И весны нет, пока река не тронулась.
В чутком предутреннем сне я слышал словно гул отдаленных залпов, глухой треск льда. Осторожно ступая босиком по холодному полу, чтобы не скрипнула половица, подкрадывался к узорчатому от изморози окошку. В туманном мареве, из которого тянулись черные ветви лип, ледяная река лежала тихо и неподвижно. Однажды, выскочив на крыльцо под голубой купол неба, я увидел, что по взгорью спускаются темные фигурки людей, катятся клубки собак.
Даже в деревне было слышно, как снизу ползет ровный шорох, будто громадная змея шелестит прошлогодней листвой.
— Тронулась! — далеко разнесся в весеннем воздухе удивленный возглас.
Серая полоса реки неспешно двигалась подо мной, унося весь накопившийся за долгую зиму мусор, приметы прошедшего сурового времени. Плыли бесполезные теперь проруби, поблескивая кольцами наледи, словно прощально подмигивали круглыми глазами. Плыли отпечатанные в старом льду санные следы; мне показалось, что я узнал вешку, поставленную на зимнике, у мельницы. Несло даже чей-то мосток для полоскания белья с рыжей собачонкой, которая успела-таки сделать отчаянный прыжок на берег перед мостом.
У этого моста больше всего собиралось народу. Здесь льдины, которые неторопливо несла река на своей спине, вдруг убыстряли ход, сбивались в испуганное стадо, терлись, шурша боками, кувыркались и подныривали друг под друга. Подхватываемые быстрым течением, с гулом и треском бились они о деревянные быки. Потемневшие от старости опоры выстояли под ударами ветра и воды. Стойко они держались и теперь, хотя под напором ледяных глыб мост содрогался и скрипел всеми своими деревянными суставами.
А после моста, ниже по течению, испуганное бело-голубое стадо успокаивалось, и льдины гуськом, слегка покачиваясь, плавно проплывали мимо, будто диковинные птицы.
Я часами не мог отвести глаз от голубизны этих ледяных стай, родившихся здесь, на Ягорбе, под нашим холодным северным небом, и уплывавших теперь в никуда...
Скоро над чистой рекой, вобравшей в свою зеркальную ленту и прибрежный ивняк, и высокие облака, раздалось шлепанье вальков о белье, отзывающееся гулким уханьем в дальнем лесу. В деревне шла великая весенняя стирка.
На поскотине
Светлые дымы стояли над крышами изб, когда я подтащил на веревке, захлестнутой вокруг рогов, свою Зорьку к деревне Ботово. Хозяйки нехотя подгоняли буренок, упиравшихся у сараев. Было так рано и сонно, что даже шустрые бычки еле тянули ноги. Красные, черные, белые пятна медленно сливались в единое целое. Стадо пестрой рекой текло меж домов к выгону. Сотни копыт подняли облако пыли, позолоченное первыми лучами солнца.
Хотя я в ответе за все стадо — нынче мой черед ходить в подпасках, — больше всего беспокоит Зорька. Эта ладная корова красной масти с белой звездой на лбу — вечная причина хлопот...
Мы с пастухом вынули из железных скоб жерди, закрывающие ворота, и впустили теснящуюся скотину на кочковатый выгон. Все было ничего, пока не наступила дневная жара. Мошкара лезла скоту в глаза, жужжали надоедные мухи, пикировали на стадо слепни и оводы. Коровы мотали головами, нещадно хлестали себя хвостами, даже ногами пытались смахнуть с брюха летающую нечисть. Но слепня ведь не оторвешь, пока, насосавшись крови, он не отвалится сам...