Три автомата ополченцев работают рядом, и потому их заливистый треск перекрывает звуки ответных очередей. Вся ситуация кажется мне нереальной, словно на киносъемочной площадке. Но вот, похоже, бандиты пристрелялись, их пули стригут воздух над головой, и становится жутко: у меня нет даже перочинного ножа...
Вдруг сомосовцы выскакивают из своих укрытий и бросаются вверх по склону, к густому кустарнику. Удирают! Оборачиваюсь: сзади нас тормозит большой военный грузовик, через борта которого сыплются человек тридцать пограничников. Леонель и Луис что-то кричат, подпрыгивают, подняв автоматы над головой, а Маурисио, привстав на колено, продолжает стрелять одиночными. Он на удивление спокоен, тщательно целится и стреляет, стреляет. Одна темная фигурка на том склоне нелепо взмахивает руками, опрокидывается и катится вниз...
— Разве это засада? — запаленно дыша, говорит Маурисио, когда мы продолжаем путь.— Они только начинали ее устраивать, да и маловато их было. Настоящая засада — это когда человек шестьдесят и дорога перекрыта, как мышеловка: спереди и сзади. Так что нам повезло.
В Халапу мы приезжаем под вечер. Поселок тих и спокоен. У речки, запруженной мешками с песком, женщины стирают белье. Здесь же обсуждаются самые важные новости. В быстро сгущающихся сумерках мелькают белые рубахи крестьян: они собираются у кабачка, где обсуждают новости, но не так громко и поспешно, как у реки, а степенно и рассудительно.
За нешироким деревянным мостиком — расположение воинской части. В ворота въезжают вернувшиеся с позиций грузовики с солдатами и ополченцами.
Целую неделю в районе Халапы шли сильные бои. Несколько раз сомосовцы пытались штурмовать и сам поселок. Три дня назад, третьего мая, их выбили за линию границы.
Ночую в казарме — в Халапе нет гостиниц. Тихо, лишь заполошно трещат цикады, и поскрипывает от ветра ставень. Постепенно утихают разговоры солдат, гамак чуть покачивается, и блаженной волной наплывает сон...
Присылаюсь от яркого электрического света, резких команд и топота ног по деревянному настилу пола. Тревога! Лица всех озабочены и деловиты. Оружие в руки, подсумки на ремень, гранаты на пояс — и в грузовик. Едем с потушенными фарами в кромешной тьме. Где-то впереди — звонкий лай минометов и тяжелое уханье орудий. — «Макарали»,— шелестит незнакомое слово.
Макарали — так называются гора и хуторок, где этой ночью прорвалась очередная «тактическая группировка» сомосовцев. Восемьсот человек с тяжелыми минометами. С той стороны границы их поддерживала гондурасская артиллерия. Пока врагов сдерживает только рота наших.
Грузовики останавливаются. Впереди на фоне неба проступает гигантский силуэт горы. Близится рассвет, уже можно различить зубчатую линию сосновых шапок на вершине. Там — веер трассирующих очередей, время от времени лопаются желто-красные шары минных разрывов. В воздухе стоит густой запах смолы — горят сосны.
За нашими спинами начинает оглушительно бить минометная батарея, чуть дальше на холме — еще одна. В огневых всплесках видно, как к горе движутся цепи солдат. Бой разгорается с новой силой. Сплошной треск, грохот, рев...
К девяти утра все кончено — сомосовцы удрали на свои базы в Гондурас, зализывать раны. У грузовиков медсестры перевязывают раненых и отправляют их в Халапу. Вот появляются три бойца, у одного на плече два автомата. Они несут что-то тяжелое, завернутое в брезент. Потом еще одна такая же группа, еще... Вдруг сердце замирает: по склону спускаются Леонель и Луис. Ноша пригибает к земле их плечи. Головы ребят опущены. Помогаю им поднять тело в кузов. На брезенте — бурые пятна. Лица убитого не видно. Луис, не произнося ни слова, кладет поверх брезента автомат. На прикладе знакомая надпись: «Марилена»...
— Пойдем,— мрачно говорит Леонель. Мы доходим до хижины со сгоревшей крышей. За ней — неглубокий окоп, а в нем... Не верится, что это сделано людьми. Да людьми ли?.. В окопе — обезображенные до неузнаваемости трупы трех стариков крестьян со следами страшных пыток. Они убиты за то, что их сыновья служат в народной армии. Предатель, из местных, выдал их сомосовцам.
Так закончился бой у Халапы — один из многих, грохочущих вдоль границы.
Я помню, как с широкой, открытой ветрам просторной площади 19 июля в Манагуа уходили на север резервные батальоны ополченцев. Добровольцы — старые и молодые, женщины и мужчины — оставляли дома, работу, семьи и становились в ряды защитников родины. Помню, как крестьяне из кооператива «Эль Порвенир», что у самой границы, пришли в районный комитет СФНО просить оружие и патроны, а потом организовали в своих селениях одно из первых в стране подразделений самообороны. Вот уже больше года ломают себе зубы об эту оборону не только сомосовцы, но и регулярные части гондурасской армии, тоже пытавшиеся штурмовать «Эль Порвенир».