Ночью он ускользал из стойбища и пропадал где-то по многу дней. А когда возвращался, исхудавший и голодный, Ангутна подкармливал его лучшими кусочками и лукаво желал удачи его подруге. Самочка ни разу не осмелилась спуститься в стойбище, но Кипмик заботился, чтобы она и щенята не испытывали голода, а Ангутна не жалел отдавать песцу и его семье долю пищи. Иногда он провожал песца до самой норы. Ангутна клал у входа свежую рыбину и ласково обращался к невидимой самочке, затаившейся внутри:
— Ешь на здоровье, маленькая сестричка.
С годами о Соединенных стали рассказывать по всей тундре. В одной из историй говорилось о времени, когда Ангутна с семьей поселился у озера, называвшегося Светильник Женщины. Год выдался очень трудным. Среди зимы целый месяц не прекращались страшные бураны, все ближние запасы мяса кончились, а к дальним было невозможно добраться — слишком уж бесновалась пурга. Людей мучил голод и холод: весь жир для светильников был съеден. Наконец дождались дня, когда ветер улегся. Ангутна запряг собак и отправился к большому тайнику, заложенному в двух днях пути на запад. Собаки напрягали последние силы, а песец белой поземкой вился впереди, выбирая для упряжки самый легкий путь. Полозья нарт скрипели и скрежетали, как по сухому песку. Так бывает, когда стоят самые страшные морозы.
На второй день пути солнце так и не поднялось над горизонтом, проступила только бледная полоска света. Вскоре после того, как засветился горизонт, песец застыл на месте, глядя на север и насторожив короткие ушки. Тут и до слуха Ангутны донесся с темного неба далекий пронзительный свист. Он заставлял собак бежать быстрее, чтобы успеть добраться к укрытому в глубокой долине тайнику до начала пурги. Но снежные заряды уже вылетали из нависших туч, почти сразу стало совсем темно от примчавшегося с заледенелого моря жуткого шквала, который ожег застывшую поверхность тундры. Ветер нес секущий, как осколки стекла, снег. Летящие кристаллы закручивались, скрадывая очертания человека, песца и собак.
Кипмик по-прежнему бежал впереди упряжки, но забитые снегом глаза Ангутны его уже почти не различали. Много раз песцу приходилось возвращаться к нартам, чтобы собаки не сбились с пути. Когда же свист ветра перешел в сплошной визг, Ангутна понял: ехать дальше — безумие. Он решил отыскать плотный снег, чтобы нарезать кирпичиков для иглу, но сразу не нашел, а времени для поисков не было. Поставив нарты на бок, он выкопал ножом яму с подветренной стороны. Плотно завернувшись в шкуры, он перекатился в яму и опрокинул над собой нарты.
Собаки послушно свернулись рядом с нартами, уткнув носы в хвосты, и снег начал заносить их, а Кипмик все подбегал то к одной, то к другой, покусывая за плечо, чтобы поднять их, заставить двигаться и добраться до укрытия. Он оставил свои попытки только тогда, когда собаки совсем скрылись под белыми сугробами. Тогда песец подбежал к нартам, зарылся под них и приполз под самый бок Ангутне. Тот подвинулся, чтобы согреться теплом маленького тельца.
Весь день и целую ночь ничто не двигалось в темноте на белой поверхности равнин, кроме новых и новых вихрей. На следующий день ветер стих. Поверхность наваленного над Ангутной сугроба расступилась, когда он, выпрямившись, с трудом встал и сбросил тяжесть снега. И хотя онемевшее тело не слушалось, он сразу начал проверять близкие сугробы в поисках погребенных собак — сами они не смогли бы выбраться из снежных могил.
Но искать почти не пришлось. Кипмик бегал вокруг и безошибочным нюхом выискивал собак под снегом. Наконец все были откопаны, и все живы, но так слабы, что едва смогли бы сдвинуть нарты.
Но Ангутна погонял их. Он знал, что, если сегодня он не найдет пищу, собаки погибнут. А с их смертью будет потеряно все, потому что тогда никак не доставить мясо из тайника в стойбище. Ангутна безжалостно подхлестывал упряжку, а когда у собак кончились силы и нарты остановились, сам впрягся в постромки.
Около полудня солнце чуть поднялось над горизонтом и осветило красным светом пустынный мир. Бесконечная белая пелена сгладила поверхность земли. Ангутна не различал никаких примет в снежной пустыне и пал духом.
Кипмик по-прежнему бежал впереди, пытаясь направить упряжку на север. Время от времени он подбегал к Ангутне и, когда тот поворачивал на запад, лаял. Они едва тащились, единственные движущиеся точки в застывшем мире, пока собаки не легли окончательно. Ангутна убил одну из них и скормил остальным. Он дал им отдохнуть совсем немного, боясь, что налетит новый буран.
Когда они двинулись дальше, солнце уже давно зашло, а на небе не было видно звезд, поэтому Ангутна и не заметил, как Кипмик постепенно повернул упряжку на север. И только наутро, когда засветился восток, Ангутна понял, что всю долгую ночь они брели на север.
Ангутну, обычно спокойного, обуял неудержимый гнев. Он подумал, что теперь для него и его семьи все кончено. И, схватив с нарт большой снежный нож, с диким криком кинулся на песца, товарища стольких лет.
Этот удар разрубил бы Кипмика надвое, но, замахнувшись, Ангутна споткнулся. Лезвие со свистом вонзилось в снег, а песец отскочил в сторону. Ангутна не поднимался с колен, пока не улеглась злость. Встав на ноги, он снова стал спокойным и решительным.
— Айорама! — сказал он песцу, который по-прежнему смотрел на него без страха.— Что произошло — произошло. Значит, Щеночек, ты поведешь нас за собой? Пусть будет так, все равно. Смерть ждет нас, куда бы мы ни направились. Если ты так хочешь, будем искать встречи с ней на севере.
Рассказывают, что они медленно двигались на север половину дня, потом песец оставил человека с собаками и побежал вперед. Когда Ангутна нагнал его, Кипмик уже прокопал снег до камней, которыми осенью Ангутна завалил большой запас мяса и жира.
Примерно год спустя в жизни обитателей равнин наступила большая перемена. Как-то зимой со стороны озера Великого Голода в стойбище въехали нарты и в иглу вошел человек с морского побережья. Всю долгую ночь люди слушали его удивительные рассказы о чудесах, принесенных в те края белым человеком, пришедшим с далекого юга. Их гость был послан белыми, чтобы поведать жителям равнин о том, что теперь на восточной границе тундры расположилась фактория. Он старался убедить их переселиться поближе и заняться пушным промыслом.
Мнение Ангутны высоко ценилось, и однажды вечером он высказался:
— Думаю, всем надо помнить, что мы всегда жили в здешних краях и почти не знали худа. Разве не олень кормил и одевал нас со времен, когда еще не родились отцы наших дедов? И-и-и! Это так. И если теперь мы отвернемся от Духа Оленей в поисках других даров, кто знает, как он поступит? Может, он рассердится, расскажет обо всем своим детям-оленям и велит им совсем уйти от нас. И что тогда будут стоить все обещания, данные нам этим человеком по поручению каблунаит — белых?..
Так говорил Ангутна, и соплеменники согласились с ним. Но не все. Когда гость поехал обратно, с ним ушли две семьи. Они вернулись до весеннего таяния снегов и принесли с собой такое богатство, что в него трудно было поверить: ружья, ножи из стали, латунные чайники...
А кроме всего этого, принесли нечто, о чем сами и не подозревали.
Это была болезнь, проникавшая в легкие и медленно выгонявшая жизнь из тела. Ее называли Великая Боль. Она налетела на жителей равнин подобно жгучему ветру. За лето она погубила более половины тех, кто населял Великие Равнины.
Многих выживших охватил ужас; посчитав свою землю проклятой, они бежали на восток, ожидая найти помощь у белого человека. От него "они научились жить по-другому, стали добытчиками пушнины и приучились есть пищу белого человека. А вместо оленей-тукту они теперь охотились на другого зверя, терриганьяка-песца. В прежние времена люди равнин всегда относились к песцу как к другу, оживлявшему бескрайние и пустынные равнины своим лаем. Веками песцы и люди жили в тех краях вместе и не ссорились. Теперь люди стали кормиться, продавая белым шкуры бывших друзей.