Уважающего эти несложные правила гостя, а попросту говоря — не нахала, усаживают на самую новую и красивую циновку, угощают традиционным напитком «кэн», затяжкой крепкого табака из трубки, обязательно расспрашивают о семье, о родных местах.
Мнонги же, которые составляют большую часть населения Дона, слывут не столь гостеприимными. Рассказывают, что еще лет сорок назад любого незнакомца, оказавшегося случайно во владениях племени, попросту убивали на месте. Правда, никто из тех, кто это передает, не считает нужным упомянуть, как тогда относились к этим «самым диким из дикарей» Центрального плато. Ведь и в современной международной жизни часто путают причину со следствием: сначала человека доводят до отчаяния, а потом называют его «варваром» или «дикарем».
С улучшением жизни, уходят в прошлое прежде всего самые жестокие обычаи предков. И раньше, и теперь мнонги встречали и встречают давшего о себе знать гостя лишь чуть скромнее, чем эде.
Встреча с нами готовилась заранее и была обставлена как деревенский праздник. Прямо у дома Народного совета в тени старых кокосовых пальм, баньянов и тамариндов толпа плотно обступила прямоугольную площадку величиной с теннисный корт. По кругу вереницей пошли музыканты с гонгами и рожками. Музыканты — только мужчины. Музыка похожа на перезвон церковных колоколов. Она сопровождает пение хора, исключительно женского. Мелодия состоит из коротких повторяющихся фраз и исполняется на самых высоких нотах, какие только позволяют голосовые связки. Женщины пританцовывают, и при этом серебряные и бронзовые браслеты конгтуа у щиколоток их ног ударяются друг о друга в ритме мелодии.
В центре площадки — длинная деревянная лавка и несколько вполне современных стульев, большие кувшины и... микрофон, провода от которого тянулись к усилителю и дальше в дом Народного совета.
Любой сколько-нибудь торжественный случай на Востоке имеет склонность перерастать в церемонию. А церемония — значит, речи. И мне пришлось произнести речь, которую сразу же переводили на язык эде и транслировали по всей общине: в каждом бане прибит к столбу или стволу дерева динамик. Радио прочно вошло в быт эде и мнонгов. Его слушают и неграмотные. Книги и газеты на языке эде — большая редкость, а письменность, изобретенная для мнонгов в конце 50-х, пока вообще существует только в теории.
Я оглядел собравшихся. Лишь тридцать-сорок человек в первых рядах — видимо, те, кто непосредственно связан с организацией встречи гостей — одеты в праздничные национальные наряды эде. Эти наряды, как и костюмы джараев, банаров, седангов, не столь сложны и вычурны в сравнении с парадным платьем некоторых национальных меньшинств севера Вьетнама и Лаоса. Но достаточно многоцветны. А женские — черные, с поперечными полосами яркого, но лаконичного орнамента, даже на современный вкус не лишены элегантности. Плотно облегая фигуру, они подчеркивают природную стройность и грациозность.
Мужской наряд еще более ярок: светло-голубой тюрбан на голове, вышитый во всю грудь красный прямоугольник на черной домотканой рубахе, а самое главное — многоцветная набедренная повязка клин мланг. Как и повседневная кхо, эта нарядная повязка свисает длинным узким фартуком впереди, а сзади полоской проходит меж ягодиц, оставляя их открытыми солнцу и ветру. Кпин мланг — это шедевр рукоделия: тонкий узор, бахрома. Но только три-четыре старика красовались в таких повязках. У других до классического выходного костюма предков чего-нибудь да не хватало. Кто в сайгонской каскетке с козырьком, кто в шортах или брюках.
Остальная толпа была одета буднично и вовсе не так экзотично. Повседневно. Толстогубая красавица с тугой обнаженной грудью и с большой корзиной за плечами, пикантно зовущая в эти края с фотографий в книгах и журналах прошлых лет, осталась скорее символом плато, чем его обыденностью. Сегодня к традиционной одежде добавился самый разнообразный ширпотреб, который доходит и сюда из городов, а то и из-за моря. Никакой поэзии, зато торс прикрыт. Представления о красоте и приличии меняются.
Но есть традиции, которые гораздо более живучи, чем почтение к древней моде. Во всем горном Индокитае это питие кэна. Не обошлось без него и торжество в Доне. У лавки в центре площади стояли три почти ведерных глиняных кувшина, привязанных для верности к деревянным кольям: мы только открывали ритуал, а потом, когда к каждому кувшину подойдет не один десяток сельчан, могут и свалить нечаянно в суматохе.
Кисло-сладкий ритуальный напиток кэн — это слегка перебродившая смесь сахарного тростника, риса, кукурузы, настоянная для терпкости на листьях бетеля и поэтому зеленого цвета. Тянут его прямо из кувшинов через длинные полые бамбуковые прутики, как коктейль через соломинку. Притвориться, что пьешь, невозможно. Напротив сидит человек и на глазах у всей публики равномерно доливает кувшины сырой водой из большого пластмассового ведра. Это в тропиках-то, где я и зубы чистить старался только кипяченой!