Когда мы заканчивали проекты опор, командованием военно-восстановительных работ мне было предложено оторваться от конструирования и написать большую картину — общий вид восстановления с разрушенным старым мостом и деревянными опорами нового. Сделав несколько натурных рисунков карандашом и акварелью с обычных точек, я стал искать, откуда бы мне написать вид сверху. На правом берегу виднелся пятиэтажный дом. Над крутым берегом он торчал как башня. Поднимаюсь по лестнице мимо запертых дверей (эвакуированные жители еще не вернулись) все выше и выше. На самом верху, на уровне чердака, маленькая дверь. Открываю. В комнате несколько солдат: зенитный расчет.
— Хочу порисовать из вашего окна!
Мне подставили табуретку. Устроился. Мост виден хорошо, в таком ракурсе, как хотелось. Пока я работал,— это была небольшая акварель, минут на сорок,— зенитчики трижды выбегали на крышу, и над головой начинался грохот стрельбы: налеты вражеской авиации повторялись часто.
...В тот день, когда я возвращался к Днепру, чтобы перейти мост в обратном направлении, в небе возникли немецкие бомбардировщики, и, отделяясь от самолетов подобно каплям, вниз полетели бомбы. Ни в новый мост, ни в хаос старого бомбы не попали. Но взрывная волна срывала людей с рельсового полотна и бросала на исковерканный металл старого моста. Я вступил на мост, а навстречу мне — люди с носилками: несут убитых и раненых, еще и еще...
Должно быть, под впечатлением увиденного, утратив осторожность, я задел ухом рваный металл фермы. Правой рукой (под левой нес папки) старался на плече пристроить кусок газеты, чтобы кровь не текла на белый полушубок, как вдруг сзади услышал:
— Скажите, вы художник? Я хочу с вами познакомиться!
Оглядываюсь: в ушанке, солдатской шинели очень молоденькая девушка. Вопрос слишком не вязался с обстановкой. «Неужели так привыкла к бомбам и смертям?» — подумал я.
Керченский пролив поезда обычно пересекают на железнодорожном пароме. И мало кто знает, что одно время над проливом был мост... Его построили в 1944 году железнодорожные войска и мостоотряды военных восстановителей НКПС; потом, когда мост утратил свое стратегическое значение, он был разобран и заменен паромной переправой.
Об этом строительстве, самом большом, в каком мне довелось участвовать, расскажу подробнее, потому что это самый протяженный в нашей стране и единственный в истории России мост на морском проливе, да и строился он тогда, когда в Крыму еще хозяйничали гитлеровцы. Воины ночных десантов не успевали увидеть ни пролива, ни Керчи, высаживались и сразу вступали в бой, погибали или проходили дальше в войсках наступления. Даже керчане не знают ту Керчь. Они приехали позже. На полуострове Чушка теперь дома, построен поселок у паромной переправы, железнодорожная станция, выросли сады. В то военное время здесь были пустынные берега, песок и приливные волны на плоской отмели. Мы же тогда прожили и проработали на проливе почти год: в землянках и палатках на косе Чушка, на Еникальском полуострове, в Жуковке, Опасном, Капканах. Все в те дни было необычно и достойно памяти.
...В феврале 1944 года наша небольшая проектная группа в Ростове заканчивала подготовку к паводку временного моста через Дон. Тает снег, по улицам между развалинами зданий бегут весенние ручьи. Все чертежи переданы строителям, завтра отъезд в Москву, где, может быть, нас ожидает некоторая передышка. Но неожиданно пришло распоряжение: выехать в Краснодар. Мы узнали, что предстоит строительство моста через Керченский пролив. Что-то новое, необычное, непохожее на работу прошедших трех лет войны... Когда-то в юности я мечтал, как люди построят мост над скалами и льдами Берингова пролива. Что это, сбываются давние фантазии? Правда не Берингов, но все-таки морской пролив! И в такое время?
В Краснодаре из проектировщиков и строителей разных подразделений был уже собран большой коллектив мостовиков. Встречи с давно не виденными друзьями, новые знакомства, начало увлекательного проектирования.
Из Краснодара наш путь лежал по Кубани к этому неведомому для многих из нас Керченскому проливу. Уже позади более двухсот километров тяжелейшей дороги: в колдобинах, ямах, со следами боев...
Безликая, по-весеннему голая глинистая земля. Слева тянется унылый серый лиман, подъем дороги, спуск, снова подъем. Холмы впереди ограничивают горизонт. Наконец пространство расступилось. С вершины холма мы увидели ослепительный простор моря под низким вечерним солнцем. Это было то самое зрительное впечатление, когда все, до яркости цвета, остается в памяти, может быть, навсегда.