В течение дня появлялись небольшие наметки планов на будущее. Неплохо было бы составить хотя бы приблизительную карту Абакумихи и собрать гербарий местных растений. Можно сколотить простенький плотик и сплавать на Кондостров, где был наш последний перевалочный пункт до высадки и где сейчас живут наши ангелы-хранители, организаторы и инструкторы робинзонады. Правда, до этой базы километров семь, но до ближайшего берега Кондострова всего лишь метров двести-триста...
День четвертый. 11 июля. Среда.
Проснулся внезапно рано утром и с полатей увидел солнце прямо в проеме двери. Подобно египтянам, мы поставили дом входом к восходу солнца. Ярко-малиновый диск быстро выплывал из-за светло-синего моря.
Я чувствовал себя совершенно разбитым. Правая кисть почти не работала — сказывался трехдневный, почти непрерывный мах топориком. Вставать не хотелось.
Проснулся снова уже за полдень. Первым делом сильно разозлился на свою леность и усталость и, стряхнув Артура с плащ-накидки, пошел за мхом. Он цвел поблизости. Мох нужен был, чтобы забить зияющие щели в стенах. В три приема я принес достаточно мха и разложил его с солнечной стороны хаты — сушиться.
Во второй половине дня, когда ветер явно грозил натянуть дождь, мы развернули настоящие дебаты: чем крыть крышу — еловым лапником или сосновым? Сосен здесь было много, елей же раз-два и обчелся, и те какие-то потрепанные, полузасохшие, покрытые мхом и лишайником. Я был категорически против вырубки елей. Артур, напротив, вспоминая добротность еловых лап, предлагал повалить пару хороших деревьев и обчистить их. Спор длился минут пятнадцать, в результате, мысленно плюнув друг другу под ноги, мы разошлись, оставшись каждый при своем, а хата без крыши. Первым не выдержал жалкого вида нашего бивака Артур. Махнул на свои еловые принципы, взял топор, и мы отправились рубить сосновые лапы. Несколько заходов, с сосенки по ветке — и через пару часов крыша была вполне сносной.
Во время последнего захода я незаметно для себя увлекся и поднялся по камням чуть ли не на самую высокую точку острова. Любопытства ради залез еще выше — на засохшее ветвистое дерево и огляделся. С севера на восток вдоль горизонта тянулась еле заметная, чуть более синяя, чем море, линия земли. Вся южная сторона была испещрена островами. Приглядевшись к ним пристально, я узнал два знакомых острова. Когда шли на высадку, наш баркас дважды бросал якорь у этих островов и высаживал на них Робинзонов, наших конкурентов. До ближайшего острова, названного Горбатым, было километра два. На нем высадился Даниил, угрюмый богатырь из Люберец, взявший прозвище «Дикий». Немного южнее выглядывал из-за Кондострова пологий островок, названия которого я не запомнил. Там высадился парень, тоже из Люберец, по прозвищу «Михайло». Позже я узнал, что на этот остров через несколько дней забросили парня из Чимкента по прозвищу «Али». Так что там их теперь двое.
Кондостров занимал в этой панораме добрую четверть горизонта. Прикинув расстояние, я снова подумал о плотике...
В этот день я совершил первую исследовательскую вылазку в глубь Абакумихи. Некоторое время шел почти в сплошных дебрях сосен, мха и травы. Брусника еще только цвела. Вскоре сосновые буераки кончились, пошло редколесье с частыми каменными проплешинами. Издали заметил геодезический знак — трех-четырехметровую пирамиду из посеревших от времени и одиночества бревен и досок. На одном из боковых бревен было приколочено что-то вроде лестницы. Взобравшись на самую верхушку пирамиды, я снова огляделся. Это уж точно была наивысшая точка Абакумихи. Спускаясь, натолкнулся на табличку, приколоченную к центральному шесту. На ней было грубо вырезано: АБАКУМИХА ПАВ. А. С.
Вернулся к биваку берегом. Артур между тем набрал мидий, и вскоре мы их щелкали, словно орехи. Надо сказать, что последнее время у меня к ним выработалось стойкое отвращение. Как я ни старался тщательно их очищать, песок все время хрустел на зубах, да и после каждой трапезы на зубах образовывался отвратительный желтый налет, который без щетки просто не удалить. Единственное, что меня заставляло есть мидий, — это чувство прогрессирующей слабости во всем теле. Полуголодный режим давал о себе знать. Мы уже начали замечать, что стоит только резко встать, как в глазах темнеет и на фоне этой темноты разворачиваются фантастические цветные картины. Труднее стали даваться крутые подъемы и спуски.
За едой я рассказал Артуру о своих открытиях в глубине Абакумихи, заметил, как при упоминании об утке в его глазах блеснули голодные огоньки. После короткого спора решили завтра ставить силки у гнезда. Обсудив прошедший день, сели за дневники — в своем доме, под своей крышей. Хорошо! Появилась даже мысль сделать игральные карты из бересты, но это на будущее, когда навестим соседей. Выглянув в очередной раз из хаты, чтобы проверить, идет ли дождь (притащила-таки его туча), я заметил на мутном горизонте судно. Скорее даже угадал его по шлейфу дыма. До него было километров пять. Я крикнул Артуру: «Корабль на горизонте!» — и он тотчас выскочил из дома. При этом обронил: