Идея создать такое пришла нигерцу, бывшему парламентарию и директору Французского института Черной Африки Бубу Хаме накануне провозглашения независимости в 1958 году. По его мнению, если народы объединяет общая культура, то именно в ней легко найти много точек соприкосновения, особенно у народов-соседей. Ведь если и земля общая, и окружающий мир — что делать соседям как не дружить? Вот и стоят рядом в Национальном музее деревенские семейные усадьбы земледельцев джерма с глинобитными хижинами и зернохранилищами и шатры туарегов, палатки тубу и жилища рыбаков сорко, постройки хауса. «Музей создан из этнической и исторической мозаики Нигера»— так говорил первый хранитель музея, талантливый французский архитектор Пабло Туесе. Он утверждал, что стремился привлечь сюда и «образованного, и неграмотного, чтобы не разочаровать первого и не навеять скуку второму».
По территории Национального музея я бродил с нынешним его хранителем Альбером Ферралем, сменившим Туесе в 1974 году.
— От большинства других музеев мира, — рассказывал Ферраль,— мы отличаемся тем, что, несмотря на весьма скромные ресурсы страны, не требуем платы ни за вход, ни за услуги экскурсовода. У всех абсолютно одинаковое право на доступ к наследию, культуре.
Ферраль гордо рассказывает, что древняя Сахара была одним из древнейших очагов человеческой цивилизации. В районах Аира и Тенере найдены каменные орудия труда. Первобытные родственники современных нигерцев занимались здесь охотой и собирательством. Они были прекрасными художниками-пейзажистами и анималистами, о чем свидетельствуют картины на каменных глыбах.
Публика в музее самая разная — от шумных туристов до величаво-медлительных вождей туарегов, хауса, или нерешительных пастухов-фульбе. Их сумки и сандалии подчас не отличаются от музейных — производства лучших мастеров кожевников. А на женщинах можно увидеть вполне музейные украшения.
Городок мастеров легко выдает себя постукиванием молоточков, деловой суетой и оживлением. С раннего утра там уже вовсю кипит жизнь. Над массивными соломенными крышами в голубом ясном небе дымовые змейки. Подмастерья уже растопили плавильни. Веселый мальчуган раскручивает велосипедное колесо. В жестянке пузырится цветной металл, который воплотится в бронзовые фигурки. Рядом парнишка сосредоточенно и аккуратно разбивает форму, будто от скорлупы очищает птенца — родившуюся статуэтку. Ее останется очистить от заусенцев, натереть до блеска. Другой плетет из серебряных волосков цепочку, третий — брошку. Четвертый наносит хитрый узор на бляху. Кинжалы, мечи, сумки, портфели, маски, деревянная скульптура, изделия из слоновой кости. Здесь ткачи — хауса, кузнецы и ювелиры — туареги, гончары — сонгаи.
Вот этого молодого человека, которого я сфотографировал с отлитой им напольной статуэткой антилопы, зовут Букари Амаду. Ему двадцать четыре, в музее четвертый год. В двенадцать лет его отчислили из школы. Работал сначала с отцом, потом сбывал продукцию на ниамеиских улицах бродячим торговцам. В музей «поступил» не сразу, зато потом вышел в число ведущих мастеров. На расстеленной перед ним на земле тряпке полно изящных статуэток животных: гордых жирафов, ленивых львов, быстроногих газелей.
— Их спрашивают больше и заказывают чаще. Статуэтки людей отливаем только по заказу, — объясняет Букари.
— А может, они сложнее...
— Конечно, с ними канители больше. Но если ты сомневаешься в моих способностях: закажи свою фигурку. Сделаю с точностью до морщинки.
От предложения пришлось отказаться. Как-то не по себе стало от возможности увидеть себя в бронзе. Разговор перевели на производство статуэток.
— Да, наши фигурки не похожи на работу других мастеров,— продолжает Букари,— они изящнее, тоньше. Но главное — это полировка. Сейчас другие растворы и лаки, о которых прежние мастера и не мечтали.
Действительно, ни буркинийские, ни чадские, ни ивуарские, ни малийские ремесленники не подвергают свои изделия столь тщательной обработке. Фигуры буркинийцев — это небольшие скульптурки из бронзы: музыкант, бродяга, воин.
— Еще лет двадцать назад, — рассказывает другой молодой мастер Асман Думбия, — такого различия не было и в помине. Но когда создали музей, все изменилось. Мой отец Баба Думбия до сих пор считается одним из лучших мастеров Национального музея.