Это была юная красавица, высокая, одетая по последней моде. Ее черные волосы обрамляли белоснежное лицо, шелковый чепец сверкал драгоценностями. Влажные алые губы, бездонные черные глаза. Платье из желтого шелка с синей каймой, высокой талией и низким вырезом подчеркивало великолепие грациозной шеи.
Сантанхель представил Колона.
— Маркиза, я привел нашего первооткрывателя поцеловать ваши ручки.
Маркиза восприняла эту фразу буквально и протянула руку, белее которой видеть Колону не доводилось, а кожа показалась ему нежнее атласа. И губы Колона не отрывались от ее руки дольше, чем того требовали приличия.
— Могу я предсказать вам будущее? — улыбнулась маркиза. — Испания так же не захочет освобождаться от вашей руки, как вы не хотите отпустить мою.
— Вы пьяните меня своим пророчеством, сеньора. И когда вино сладкое и крепкое, я за себя не ручаюсь. Но готов рискнуть.
— Уверенности в себе вам не занимать. Вчера мы в этом убедились.
— Вчера, сеньора, вы видели перед собой мореплавателя, демонстрирующего профессиональные знания.
— О! — ее брови изогнулись. — А сегодня?
— Сегодня я — смиреннейший проситель, ищущий вашего благоволения.
— Вот смирения я в вас что-то не приметила... В королеве вы нашли верного друга, на поддержку которого можете всегда рассчитывать.
— Мои самые смелые надежды не простирались столь далеко.
— Но почему? — глаза маркизы вспыхнули. — В конце концов, королева — женщина, и в мужчинах ей нравится отвага.
— Королева не ошибется, если поддержит меня. Я выполню все, что обещал.
— Ну вот, — рассмеялась она, — теперь я слышу того же человека, что и вчера, сеньор Колон.
Так проговорили они не менее часа, а при расставании, когда Колон вновь поцеловал руку маркизы, она сказала: «Считайте нас своими друзьями и пользуйтесь нашим домом, как своим собственным».
На улице, в лучах весеннего солнца, Сантанхель взял Колона за руку.
— Вы — иностранец, сеньор Колон, и можете допустить ошибку, приняв слова, которые мы, испанцы, произносим из вежливости, за чистую монету.
Колон рассмеялся.
— Вы хотите сказать, что испанская вежливость предлагает все, рассчитывая, что собеседник, будучи таким же вежливым, от всего откажется.
— Понимая, что к чему, вы не станете переоценивать слова маркизы.
— Так же, как и недооценивать ее доброту.
— И ее благоразумие, — добавил дон Луис, — Донья Беатрис де Бобадилья — ближайшая подруга королевы, у нее немалое влияние при дворе, ей доверяются тайны, недоступные другим. Однако королева Изабелла весьма сурова в вопросах чести и не потерпит ни малейшей фривольности в поведении даже ближайшей подруги. Пожалуйста, имейте это в виду. Далее, есть еще и Кабрера,— Сантанхель помолчал, искоса поглядывая на Колона, затем добавил: — Он — один из нас.
Колон ничего не понял.
— Один из нас?
— Новый христианин, — объяснил дон Луис. — Пусть он маркиз Мойя, но остается сыном рабби Давида из Куэнки.
Теперь многое стало ясно Колону. Во-первых, как он и догадывался, Сантанхель был маранном (Маран — крещеный еврей.), во-вторых, из-за этого жена другого марана была для него священна. Колон же, несмотря на испанизированную фамилию и характерную внешность, мараном не был. Но решил в этом не признаваться, поскольку подобный ответ мог изменить доброе отношение к нему человека, играющего важную роль в государственных делах.
— Понятно, — коротко кивнул он.
— Я не вдавался бы в такие подробности, если бы не полагал, что говорю для вашей же пользы.
Потянулись дни ожидания. Проходя по залам Алькасара, Колон постоянно ловил на себе заинтересованные взгляды придворных. Он прошел долгий путь от маленького домика в Вико Дритто ди Пентиселло в Генуе, где родился, до Алькасара и искренне полагал, что достоин того внимания. Гордые гранды, идальго, известные воители и государственные мужи искали повода познакомиться с ним. И не одна красавица забывала в его присутствии о кастильской сдержанности, чтобы выразить взглядам свое восхищение. Его окружал ореол загадочности. Никто не мог сказать с определенностью, кто он такой и откуда появился при дворе. Кое-кто считал его португальцем, другие — лигурийским дворянином. Некоторые говорили, что он учился в Павии и по праву считался гордостью университета. Упоминалось и о том, что он — знаменитый морской волк, гроза сарацинов на Средиземном море. А самые догадливые утверждали, что он плавал в морях, которые еще не бороздили другие корабли.