Местные жители поговаривают, что в окрестностях есть не отмеченные на картах дороги, которые строил легендарный золотодобытчик Туманов. Это он разворотил долину Кожима, наковырял по тайге разведочных ям. Где он сейчас — неизвестно, но бед тут натворил.
Устав за жаркое лето, обмелел Щугор. Оголил гряды валунов и мореные перекаты. Но неотвратим бег стеклянного полотна. Былинный Тельпос всегда глядит на тебя, стоит выйти на просторное место. Бредешь ли берегом или ломишься по низкорослому ивняку, он сверху следит. Тельпос все время видит тебя. Недаром зыряне считали его своим Олимпом. Удобнее места для надзора за живыми не придумаешь.
На горе всегда ветрено, хотя внизу тишь. Там что-то гудит, стонет, завывает протяжно. По зырянскому поверью, живет на Тельпосе ветер, и слабый звук человеческого голоса, самый малый шум около горы может вызвать страшную бурю. Раньше, проплывая мимо, люди умолкали, оборачивали тряпками уключины весел, чтобы не скрипели. Знали, что боги шутить не любят.
В трех километрах выше по течению спряталось в дебрях сказочное озеро в раме из червонного золота осин. Здесь любят отдыхать утки и гуси. Длинное и узкое, похожее на протоку, с низкими, не топкими берегами, с глубокой водой. Его, по логике, не должно здесь быть. Идешь по лесу и вдруг натыкаешься на полосу темной воды. И ничто не подскажет в десяти метрах, что она там. Это зеркало Тельпоса. Длинное, чтобы гляделся он в полный рост. Тихое, чтобы верно отражался в глади, ведь крученые воды Щугора — зеркало невнятное.
Река Подчерем широким плесом разливается на два рукава у бывшей деревни Орловка
Берегами Подчерема
Подчерем — вторая по размеру река южной части Югыд Ва. На мысу около села Подчерье, единственного населенного пункта на территории парка меня ждут в деревянной лодке-комячке инспектор Иван Ануфриевич и лесник Женя Фефилов. С мутной Печоры сворачиваем в устье Подчерема, и глубина сразу становится сантиметров тридцать. Из-за прозрачности воды кажется, что и того меньше.
До нашей цели, бывшей деревни Орловка, — 28 км. На воде разгоняется ветер, продувает насквозь, холодит до мозга костей. Река вначале раздается в пологих берегах, поросших лозняком. Потом начинают громоздиться сопки со скалами, нависающими над водой. Камень слоистый, как пирог, и слои торчат наискось, словно это течением их так загнуло. На полочках скал мелкими веснушками рассыпаны рыжики. Их здесь называют скальными. В грибные годы склоны так щедро усыпаны грибами, что сами становятся рыжими.
Есть невыразимая торжественность в движении лодки под крутым обрывом Кырта-Варта. Лодка сразу становится малюткой, а мы — беззащитными детьми. От седого монолита исходит, зависая в воздухе, отчетливая низкая нота. Она напоминает о грандиозной тектонической работе прошлого, когда нас и в помине не было. На перекатах, где воды по щиколотку, вылезаем и толкаем лодку. И все это так круто, так по-таежному, что вдруг вижу нас со стороны, словно смотрю фильм про первопроходцев. Чувство, что ты внутри фильма, так навязчиво, что приходится даже незаметно встряхнуть головой. Приходится молча сказать себе: мужик, это и есть жизнь этой минуты, и все здесь настоящее. И лес, и скалы, и холод, и река — все взаправду.
Название деревни и речушки, впадающей недалеко от нее в Подчерем, пошло от имени Орловской ямы (Эукж яма). По местному преданию, под скалой рыбачили коми, и попалась им огромная семга, килограмм на тридцать. В спине ее торчали скрюченные когти орлана-белохвоста. Сам же разбойник сгнил. Видно, схватил он рыбу, да силы не рассчитал. А когти так устроены, что не разжимаются во время охоты. Так и ушел разбойник с семгой в глубину.
В Орловке теперь три дома. Два потемневших, чиненых-перечиненных, и один свеженький. Его строит здесь для туристов национальный парк. Я привольно располагаюсь в парковом, а Иван Ануфриевич с Женей ночуют в дальнем. Кругом тишина. Затихла тайга в осеннем наркозе. Рассказывают, что до сих пор где-то в недоступных дебрях, в потаенных глубинах лесов живут, молятся Богу бородачи в заношенных, потерявших начальный цвет рясах. Это старообрядцы-скрытники. Выглядят как лешие. Явились как-то к ним начальники на голубом вертолете, двое мужчин и две женщины. Женщин бородачи в свой дом не пустили, да и с мужчинами больше молчали, слушали. Начальники долго удивлялись потом, мол, надо же столько грехов в жизни натворить, чтобы их в тайге десятки лет замаливать.