Один из многочисленных городских парков — Сад Дарси — был разбит в XIX веке в итальянском стиле, модном при Наполеоне III
В погоне за «процветанием» местные власти не хотят, однако, жертвовать ни привычным размеренным ритмом, ни уютом и удобствами маленького городка. В исторических центрах современных мегаполисов сады и садики часто исчезают, уступая место парковкам. В Дижоне это исключено, и его паркам позавидуют многие столицы.
Есть здесь и городские скверы, вроде Сада Дарси, расположенного неподалеку от «модернового» района и чем-то напоминающего городской парк в Курске или Таганроге… разве что вечером там не сидит, поставив ноги на скамейки, местная молодежь с бутылками пива — по французским законам все парки закрываются ровно в восемь вечера, и обходительный охранник собственноручно выставит всех, кто не услышал его свистка. Разумеется, в саду есть и ротонда в «курортном» стиле, и мостик… К нашим широтам «отсылает» и фигура белого медведя. Полярный красавец — копия с работы знаменитого скульптора-анималиста Франсуа Помпона, проработавшего некоторое время в Дижоне.
Кроме того, город славится своими ботаническими садами. Помните фигурку «садовника», украшающую усадьбу Шамбеллан? Она давно стала одним из городских символов: местная садоводческая традиция уходит своими корнями в глубь веков.
Тонкость 8. Корпорация представителей этой профессии существует здесь с 1685 года. Сегодня она не только отвечает за профессиональную солидарность, но и за устройство традиционных праздников, вроде сентябрьской цветочной процессии. В городе есть целые садоводческие династии, где ремесло передается от отца к сыну, из поколения в поколение. Представитель такого рода вывел в XIX веке популярный сорт розы Слава Дижона. И еще один факт: раз в три года садоводческая выставка «Флориссимо» привлекает число посетителей, равное 150-тысячному населению города.
Знаменитый мэр Кир тоже приложил руку к ландшафтному дизайну Дижона и окрестностей. Его окружение, вообще, успело привыкнуть и смириться с тем, что каноник много и охотно строил — например, при нем вырос больничный комплекс в Ле Бокаж и был обустроен университетский кампус. Однако когда мэр-мечтатель заявил о том, что городу необходимо большое и красивое озеро, чиновники запротестовали. Ему доказывали, что летом оно неизбежно зацветет и на нем появятся тучи комаров, не говоря уже о том, что все это мэрии не по карману. Киру даже предложили взамен построить бассейн, однако от «ножной ванны» — так градоначальник охарактеризовал альтернативный проект — он наотрез отказался. В 1960-х годах, несмотря на всеобщую враждебность, Кир буквально навязал горсовету сооружение пруда на реке Уш. Сегодня водоем с его песочным пляжем и прилегающим парком — одно из любимых мест отдыха горожан, особенно в жаркую погоду.
...Доступ публики на башню Филиппа Доброго закрывается в пять вечера. Разумеется, нас это не устраивает: хочется снять город в «режиме», то есть тогда, когда небо еще не окончательно потемнело, а уличные фонари уже зажглись. Короткий миг счастья для всякого фотографа. О нашей просьбе докладывают мэру. Тот нас вполне понимает и дает личное разрешение вновь преодолеть 316 ступеней, чтобы взглянуть на вечерний Дижон. Но тут выясняется, что никто из сотрудников, «закрепленных за башней», с нами не полезет — это уже сверхурочная работа. А без сопровождения на башню подниматься нельзя. Нас выручает Стефани — наш куратор из дижонского бюро туризма. Ее тут все знают и охотно разрешают составить нам компанию. Жакмар отбивает девять вечера. Дождь, моросивший весь день, как по заказу, прекращается. Дижон демонстрирует нам всю красоту своего осеннего вечера...
Снято! Мы спускаемся вниз, и тут выясняется, что дверь XVIII века теперь можно открыть только с внешней стороны. Я с тоской вспоминаю историю герцога Бара… а также многочасовое сидение в московском лифте. Что делать? Стефани звонит мужу. Муж — в полицию. Полиция — нам. Через несколько минут дверь распахивается. Страж порядка в ладно сидящей на нем синей форме с улыбкой сообщает нам: «Вы свободны!»
В вечерней пустынности — особая прелесть французской провинции. Как и прежде, в Дижоне рано встают и рано ложатся спать. Витрины магазинов либо вовсе не освещены, либо светит одна, «дежурная», лампочка. Я возвращаюсь в гостиницу под рассуждения Стефани о ее городе с несостоявшейся столичной судьбой и его жителях: «Настоящего парижанина теперь найти трудно. Это либо бретонцы, либо эльзасцы или эмигранты. А вот мы в полной мере ощущаем себя дижонцами». И невольно думаю о том, что все, что ни делается, — к лучшему: лишившись столичного статуса и так и не получив возможность править миром, город герцогов Валуа сумел сохранить свой стиль и найти золотую середину между дерзким стремлением к совершенству и мудрым наслаждением уже достигнутым.