В самом центре зала установлены саркофаги с фигурами двух герцогов Бургундии — Филиппа Смелого и Иоанна Бесстрашного — с супругами. Гробницы перенесли в музей еще в 1827 году из семейной усыпальницы в аббатстве Шанмоль (в течение своего правления герцоги могли проводить в Дижоне не так уж много времени, но появлялись на свет и находили последний приют они именно здесь). Саркофаги пусты — останки государей ныне перенесены в городской собор.
Так что, собственно, пустая гробница — все, что осталось во дворце от сына Филиппа, Иоанна Бесстрашного (1371—1419). И это даже символично: мечтая о захвате Парижа, он проводил большую часть времени на поле брани и мало заботился о благоустройстве родного Дижона.
Напротив, его наследник Филипп Добрый (1396—1467) посвятил себя заботе о столице Бургундии и обустройству собственного жилища. При нем дворец был полностью перестроен — герцога уже не устраивали ни размеры, ни внешний вид дедушкиного дома. Того, чего не удалось достичь Иоанну Бесстрашному военными методами, Филипп добился династическими браками и кропотливой работой над собственным «имиджем»: при нем бургундский двор затмил своим великолепием парижский, на десятки лет став законодателем всей европейской моды. О том, что она собой представляла, можно судить по официальному портрету Филиппа, выставленному в том же каминном зале. Это копия с утерянного оригинала из мастерской Рогира ван дер Вейдена. Хозяин дворца облачен в черный бархатный камзол с золотой вышивкой. На голове мягкий бархатный берет, на шее — цепь ордена Золотого руна.
Тонкость 1. То, что портрет принадлежит кисти фламандца, не случайно. Лучшие художники Нидерландов трудились при бургундском дворе. Так, в 1425 году Филипп Добрый пригласил ко двору Яна ван Эйка, предложив ему баснословное жалованье — 100 ливров в год. А через десять лет повысил его до 360 ливров. Придворные финансисты пробовали протестовать — но Филипп остался неумолим. Сегодня плоды расточительного меценатства герцогов можно видеть в Музее изящных искусств, также расположенном в дворцовом комплексе.
…316 каменных ступеней винтовой лестницы позади: гремит засов, обитая железом дверь распахивается, и мы выходим на верхнюю площадку Башни Филиппа Доброго. Дижонский «колосс» стоит на месте более ранней дозорной башни. Но в отличие от своей предшественницы серьезного военного назначения он не имел. Хотя в башне размещался небольшой гарнизон дозорных, задумана и построена она была только ради одной цели: всем своим видом олицетворять могущество Бургундии.
Если спуститься вниз, на первый этаж, то попадаешь в оружейный зал. Двуручные мечи, итальянские и французские клинки, шотландские палаши — память о боях бургундских рыцарей с гвардейцами короля Людовика XI — и охотничьи кинжалы с клеймами дижонских оружейников. А также — ордена…
Тонкость 2. 11 января 1430 года, в день бракосочетания со своей третьей женой, инфантой Изабеллой Португальской, Филипп Смелый учредил новый рыцарский орден — Золотого руна, в честь Пресвятой Девы Марии и апостола Андрея Первозванного, покровителя Бургундии. В него вступили наиболее близкие и преданные ему рыцари. Они должны были собираться раз в году — в день св. Андрея, 30 ноября. В уставе было записано, что герцог учреждает орден «из-за особой любви и расположения к рыцарству, которому он страстно желает приумножать честь и процветание, дабы рыцарство охраняло, защищало и поддерживало истинную католическую веру, церковь, спокойствие и благосостояние государства...»
Крестовый поход против турок, о котором мечтал герцог, не состоялся — однако орден продолжает существовать в Европе по сей день (в современном значении слова уже просто как награда: испанская государственная и общественная, которой награждают представители дома австрийских Габсбургов). У нынешних дижонцев же его имя ассоциируется больше с огромным торговым центром «Золотое руно», давшем название самому современному городскому району, средоточию гипермаркетов и технопарков.
Оружие — память и о последнем герцоге Бургундии — Карле Смелом (1433—1477). В отличие от Филиппа он был скорее солдатом, чем дипломатом, и более практиком, чем романтиком. Впрочем, в чем-то он оставался верным отцовскому стилю жизни: свободно говорил на пяти языках, отлично танцевал и играл в шахматы, любил поэзию и живопись. Так, во время подготовки празднований по случаю женитьбы герцога на Маргарите Йоркской в 1468 году ко двору пригласили 300 (!) художников.