Действительно, Герман Гейгер в своей знаменитой глухой куртке и расшнурованных ботинках заспешил к только что приземлившемуся яркокрылому «пайперу».
— Надо поучить девочку мягко сажать такси,— бросил он, улыбаясь, механикам. Это были его последние слова на земле.
Все остальное случилось быстро. Гейгер подошел к «пайперу», жестом велел пересесть на заднее сиденье Анне-Мари Шалан, молоденькой медсестре, что уже два года работала в его авиакомпании и сейчас осваивала самолет. «Пайпер» проскакал по траве и стал отрываться от земли носом к солнцу.
И тут все замерли: точно в хвост взлетавшему самолету садился планер НВ-579. Люди внизу заорали, замахали руками. Но разве услышишь. Минута... вторая... Планерист, тоже летевший против солнца, не мог видеть машины Гейгера. Кто-то побежал, включил сирену на диспетчерском пункте. Поздно. Метрах в тридцати над полем планер врезался в хвост «пайперу», и оба рухнули на траву: самолет — носом, планер — разваливаясь на куски. Гейгер погиб на месте; планериста и медсестру с тяжелыми увечьями отвезли в больницу — ту самую, куда Гейгер столько раз доставлял спасенных им людей.
Так погиб Герман Гейгер, швейцарский пилот, заслуживший прозвище «летающего сенбернара». Как и эти умные собаки, выкапывающие людей из-под снежных завалов, Гейгер спасал жертв альпийских хребтов.
Тридцать лет назад Герман пришел в аэроклуб Сиона — центра швейцарского кантона Валлис. Пришел учиться водить самолеты. Вечерами приходилось мыть стаканы в кафе — отец не мог помогать сыну, да и не хотел; он считал Германа самым «пропащим» из своих тринадцати детей. И вот каждое утро плечистый белозубый парень залезал в тесную кабину за спину инструктора.
Настал день, когда Герману вручили диплом № 1000 — счастливый номер, как уверяли все. И действительно, ему везло — ведь он одним из первых приземлился на альпийском леднике, целый и невредимый. Более того — самолет тоже не получил никаких повреждений. Но Гейгер не искал спортивных рекордов и достижений, он хотел превратить посадки на ледники в будничное, обычное дело.
— Вы бы сами почувствовали эту тягу, — говорил Гейгер, — если бы вам пришлось полетать над скалами. Хочется поспорить с ними, «покорить», как выражаются любители громких слов.
Но покорять горы нельзя одной лишь решительностью и смелостью отчаяния. На помощь приходят выдумка, техническая хитрость: Герман придумывает особой конструкции убирающиеся лыжи из дюралюминия, отрабатывает технику полета. Гейгер объяснял, что перенял у галок эту технику взлета и посадок.
Его целью была помощь — скорая помощь тем, кто потерялся в ледовом безмолвии или сделал там, наверху, один, только одни неверный шаг.
Но для осуществления замысла нужны были средства и возможности: кантональные власти не собирались «потакать сумасбродству этого вольтижера». Более того, аэродромная служба надзора официально запретила посадки на ледники. В противном случае власти грозили отобрать диплом — тот самый, счастливый.
11 февраля 1952 года радиостанция Сионского аэродрома приняла сообщение: на леднике Роза лыжник сломал несколько ребер, транспортировка невозможна, уведомьте Гейгера. Гейгеру позвонили домой. Через полчаса Герман все в той же куртке и расшнурованных ботинках — на случай, если начнут распухать замерзшие ноги — прогревал мотор «алуэт». Он полетел. Пострадавший не остался калекой.
Лыжник был первым. С того времени спасенные Гейгером жизни исчисляются тысячами — чтобы быть точнее, 3 тысячи 672 человека обязаны ему своим здоровьем. Это были и рабочие строек, и туристы, и проводники, и охотники, и альпинисты, и лесорубы, и роженицы — причем пятеро граждан Швейцарии появилось на свет во время полета.
Однажды альпинист-американец провалился в глубокую извилистую трещину. Его товарищ добрался до охотничьего домика, оттуда по радио вызвали Гейгера. Вертолет сбелл» сел на дюралевые лыжи метрах в пятистах от расселины.
— Парень упал головой вниз в S-образную трещину, — рассказывал Герман. — Стены гладкие как стекло. Я обвязался веревкой и пошел вниз. Целый час я протискивался к парню. Он был совсем плох. Я дал ему хлебнуть коньяку из фляги, сказал, что сейчас заберу его в больницу, что там его поправят, а лежать будет нескучно — много хорошеньких медсестер. Но он с трудом соображал. Двинуть его с места не было никакой возможности. Четыре часа я бился — ни в какую. Мне подали паяльную лампу, я обжигал лед, чтобы развернуть неподвижное тело. Наконец удалось продеть ему под грудь веревку, можно было начинать тянуть. Я полез назад, завел вертолет, несколько раз слетал в Сион и обратно. Нас было уже не четверо, а сорок, и по сантиметру мы подтягивали его к первому изгибу. Восемь человек по очереди тащили, четверо в трещине контролировали движение. Но он застрял... Шел двадцатый час операции. На двадцать первом часу он умер. Еще шесть часов мы вытягивали уже бездыханное тело, на сей раз, чтобы только похоронить его.