— Кооперативный магазин, — объяснил Линдстрём Ленину. — Нужно посоветоваться с председателем кооператива Янссоном, как ехать дальше. Он надежный человек. Заодно погреемся.
В крохотной комнатушке Янссона был всего один стул, и приехавшим пришлось расположиться на кровати. Едва начался разговор, как без стука открылась дверь, и появился местный полицейский по фамилии Руде. Узнав Линдстрёма, он поздоровался с ним, а затем спросил:
— Кого это ты везешь? С утра сегодня звонят через коммутатор, спрашивают, что с Линдстрёмом, где Линдстрём? Сразу догадался, что в Турку беспокоятся не из-за такой персоны, как студент Линдстрём.
Узнав, что «доктору Мюллеру» нужна подвода, Руде сказал:
— Ничего, поможем. Лошадь найдем. На то я и власть здесь! Вы посидите пока, попейте чайку...
Поздно вечером Ленин в сопровождении полицейского Руде и Янссона — Линдстрём вернулся обратно в Турку — прибыл на хутор Вестергорден, расположенный на крутом берегу острова Лильмялё. Владимир Ильич остался ночевать в доме крестьянина Гидеона Седерхольма, а Янссон и Руде отправились к себе в Паргас. На другой день за Лениным должны были приехать с соседнего острова Нагу и доставить к месту посадки на пароход.
Утром Ленин взглянул в окно на пролив, который ему предстояло перейти: сплошное ледяное крошево. Оказывается, за ночь течение взломало неокрепший лед, и теперь преодолеть это последнее препятствие нельзя было ни на лодке, ни пешком. Хозяева как могли заботились о своем госте. Правда, ни сам Седерхольм, ни его жена не говорили по-немецки, но их сосед Вальстенс плавал в свое время матросом и кое-как объяснялся по-английски. Он и переводил беседу.
Шли дни, а пролив Эрфьёрден все не замерзал. Наступил сочельник, 24 декабря. Седерхольм и его родственник Бергман «отметили» начало рождественских праздников. Угощали и «доктора Мюллера», но он отказался. Крестьяне не обиделись и подняли тост за то, чтобы пролив Эрфьёрден скорее замерз.
Во время второй поездки по ленинскому пути через шхеры мне довелось побывать и на острове Лияьмяяё. Там, на хуторе Вестергорден, крестьянская семья Бергман показала мне кровать, на которой, по семейному преданию, спал «доктор Мюллер». Сам Улаф Бергман — в момент встречи в 1966 году ему исполнилось уже 82 года — в весьма красочных выражениях рассказал, как тогдашний хозяин хутора Гидеон Седерхольм и отец Уяафа, Свантё Бергман, провожали Ленина через пролив до острова Нагу. (Вероятно, этих крестьян и имела в виду Н. К. Крупская, рассказывая о проводниках, «которым было море по колено».) Бергман разыскал на карте крошечный островок Кааслуото, возле которого (Улаф Бергман это хорошо помнит) в те годы останавливались пароходы, шедшие в Стокгольм. Вымеряем по карте: от Вестергордена до Кааслуото около 15—16 километров опасного пути через проливы и каменистые, безлюдные острова...
На другое утро пролив покрылся льдом. Гидеон Седерхольм, Свантё Бергман и бывший матрос Вальстенс опрокинули по стаканчику «для храбрости», взяли шесты и пошли провожать «доктора Мюллера» через пролив. Тонкий лед прогибался, то и дело раздавался треск. В одном месте все четверо едва не попали в полынью. Постепенно приближался противоположный берег. Вот уже видны заросли пожухлого камыша, какой-то дом на берегу...
Ленина встречали. Высокий, пожилой мужчина в полушубке стоял на берегу, смотрел, как приближаются к берегу Ленин и его провожатые. Как только Владимир Ильич ступил на берег, мужчина шагнул навстречу, протянул руку:
— Я Шёхольм. Буду сопровождать вас дальше.
Крестьяне с Лильмялё тепло попрощались с «доктором Мюллером», пожелали ему доброго рождества...
Ленин и новый проводник на санях приехали в маленькое селение Проствик, к дому Шёхольма. Здесь Владимир Ильич ненадолго задержался — передохнуть, отогреться. Вскоре Шёхольм проводил его на островок, возле которого проходил пароход.
Крошечный, безлюдный кусок скалы. Резкий, режущий ветер. И темень — непроглядная, сплошная. Вот издали показался какой-то огонек. Шёхольм обрадованно показал туда рукой, стараясь перекричать ветер:
— «Боре»!
Вскоре огни приблизились, пароход замедлил ход. И от борта отвалила шлюпка. Двое матросов жестами пригласили Ленина занять в ней место. Пожав руку Шёхольму, Ленин окинул окрестности прощальным взглядом и сел в шлюпку.
Льды беспрестанно, упрямо колотили в борт, будто испытывая его прочность. Ужасный стук и скрежет не давали заснуть. Полночь. В соседней каюте нестройный хор мужских голосов старательно тянул финскую песню. Празднование рождества продолжалось и здесь, на пароходе. Наконец вышли в открытое море. Едва стих скрежет льдин, как началось другое: качка. Балтика бывает бешеной в декабре. Она бросала «Боре», как щепку. И только под утро, когда судно вошло в Стокгольмский фьорд, стало тихо.