Данн приводит характерный разговор между одним из патронов экспедиции и радистом Чёрчем.
— Вы, конечно, служили? — интересуется титулованный вельможа. — В авиации? Очевидно, командиром эскадрильи?
— Я серая скотинка, — отрезал Чёрч.
Комитет, созданный в Лондоне для руководства экспедицией, состоял сплошь из представителей генералитета, бывших чинов колониальной администрации, директоров старых банковских домов. На недослужившегося сержанта Херберта они смотрели свысока, равно как и на сына плотника Джилла, и сына докера Кернера.
Не просто свысока. Они рассматривали участников экспедиции как своих служащих, получивших почетное задание командования. По свидетельству Данна, Херберт был вынужден сносить такое обхождение, когда решалась участь похода. Но он ответил резкостью на окрик из Лондона, когда экспедиция была в разгаре.
Неповиновение Херберта, как видите, было материально наказано опавшей вокруг него завесой молчания. Первый англичанин на Северном полюсе стал просто «благородным мужланом».
— Я никому ничем не обязан, — говорит нам Херберт. — Вы знаете, когда мы беседовали в первый раз, тогда, в декабре, мне было трудно пожимать руки; пальцы непосильно болели от непрерывной работы на машинке. Я сидел за машинкой по 10—12 часов в день, отпечатывая сотни писем с просьбой о поддержке. Нет, их (несложно понять, кого он имеет в виду) расположение и опека мне не нужны.
На прощание Херберт протянул нам свою только что вышедшую книгу «Через вершину мира». Дарственная надпись гласила:
«Кульминацией путешествия был не тот момент, когда мы увидели землю, а тот, когда с земли мы оглядывались на лед, через который прошли».
— Я до сих пор не знаю, как же мы сделали это, — прибавил он почти всерьез.
Мы возвращались от Херберта по до отказа забитой машинами автостраде. Путь нам подсказывали расставленные здесь в избытке дорожные знаки. Вот слева появился еще один: «Осторожно, впереди скользкая дорога».
Дорожные знаки — величайшее благодеяние цивилизации. Но отчего человека так нестерпимо тянет туда, где еще не расставлены знаки предупреждения и где на тысячи километров вперед мерцает лишь один указатель:
«Впереди — Опасно!»
А. Ефремов, соб. корр. «Комсомольской правды», М. Кондратьева, соб. корр. «Вокруг света» в Лондоне
Миры Эмп
В нашем подсолнечном мире каждая точка пространства насыщена электромагнитными волнами. Мы буквально окружены излучателями, так как электромагнитные волны выплескиваются Солнцем, далекими звездами, Галактикой, да и сама Земля вносит посильную лепту. Каждая клеточка нашего тела пронизана ими — невидимыми, неощутимыми, но столь же реальными, как мороз и зной. Эти волны существовали всегда — и тогда, когда Земля была голой пустыней, и тогда, когда в ее водах затеплилась жизнь, и тогда, когда наш пещерный прапрадед впервые высек искру огня.
Так неужели организмы совершенно нечувствительны к пронизывающему их потоку электромагнитных волн? Неужели только свет — крошечная щелочка в спектре электромагнитных колебаний — оказался жизненно важным на протяжении миллиардов лет эволюции?
Удивительно, что этот, казалось бы, очевидный вопрос долго оставался за порогом внимания, и его настойчивый стук в дверь был услышан лишь в самое последнее время.
Давайте, однако, разберемся во всем по порядку. И давайте условимся — ради удобства и краткости — называть электромагнитные поля так, как это теперь принято в науке: ЭМП.
Команда извне
Очень часто далекие наши предки задумывались и искали ответы на те же самые вопросы, над которыми мы сейчас ломаем головы. Задумывались, порой даже находили какой-то ответ, потом подвергали его сомнению, опровергали, забывали; и мысль, канув в забвение, затем воскресала вновь, точно впервые произнесенная «эврика».
Великий медик древности Гиппократ, вероятно, подметил что-то конкретное, благодаря чему и последовал его вывод: атмосферные процессы и многие болезни согласованы между собой в пространстве и во времени. Нет ли тогда у них и какой-нибудь общей причины? В поисках ее Гиппократ заглянул в космос и попытался связать свои медицинские наблюдения с событиями, происходящими во внеземном пространстве. Попытка, увы, обреченная на неудачу ввиду общей неразвитости науки того времени.
Столетия ушли в историю — и никто после Гиппократа не сделал повторного шага. Лишь в самом начале XX века мысль Гиппократа продолжил другой выдающийся мыслитель — Владимир Иванович Вернадский. Земля, рассуждал он, и жизнь на ней не могут развиваться обособленно от солнечных процессов, коль скоро планета находится в вечно движущемся потоке звездной энергии. Это так же невозможно, как «независимое» развитие водоросли, которую колышет течение реки. И не только видимые, ощутимые факторы вроде тепла и света влияют на жизнь планеты. Иные, еще плохо изученные, а может быть, и вовсе неизвестные составляющие звездного потока также должны оказывать на нее воздействие.