Это «кое-что» оказалось школой-интернатом для сорока галдящих сорванцов. Мы попали на занятия, которые проходили в классе, где грифельную доску заменяла высушенная шкура коровы, натянутая между деревьев. Одна сторона «доски» вымазана сажей, и на ней партизанский учитель Браганса, который для ребятишек по совместительству является и портным и сапожником, куском известки выводил гордые слова: «А витториа э серта!»
— Ну и как ребята учатся, Мона? — спросили мы.
— Сегодня, кажется, неплохо...
— Что значит «сегодня»? — не поняли мы.
— А вот посмотрите на того паренька, у которого на пилотке октябрятская звездочка. Ему только двенадцать, а он уже шесть раз удирал из школы к партизанам. Но сегодня и он на месте. Так что сегодня учеба идет нормально...
На другой день мы побывали и на уроке самого Моны. Класс — столы и скамейки под навесами, крытыми тростниковыми матами. Рядом с учительским столом стол для разборки оружия. Сам учитель — непривычно для нас серьезный, даже строгий, настоящий коменданте Мона. Над самодельными столами склонились десятки курчавых крестьянских голов, медленно шевелились губы. Листая свои азбуки, бойцы складывали в слова не мирные понятия: «дом», «корова», «трава», а другие, те, что уже сегодня нужны в борьбе:
«Колониализм — враг народа».
«Свобода — это когда народ правит страной».
«Враг силен потому, что ему помогает империализм».
«У нас миллионы друзей».
«Народ победит!»
При нас принимали в партизанский отряд группу молодых бойцов, вчерашних крестьян. И хотя событие это по нынешним временам рядовое, в лагере собралась вся деревня. Несколько десятков мужчин, женщин с грудными ребятишками на руках. В центре круга — вся родня вступающих в отряд. Глава рода — дед Сакуунда — в фетровой с поломанными полями шляпе, в рубашке с галстуком, в пиджаке и в главном предмете зависти всей деревни — резиновых галошах, надетых в честь такого торжественного случая. Все это ему обменяли в народном магазине на убитую на охоте дичь.
Бабушка Насапату помазала каждому из будущих партизан лоб маниоковой мукой. Так она делала десятки лет, провожая воинов племени на охоту на львов. По народному поверью, мужчина после этого становится отважней.
Свое первое боевое крещение новое пополнение партизан получило в бою за форт Каянда. Сначала к нему во главе с Моной пошла разведка — десяток партизан, трое журналистов и кинооператор Юрий Егоров.
Шли целый день, ночь провели в джунглях, а утром двинулись дальше. Шли неходко. Надо было подойти к форту в так называемый «мертвый сезон», часа в три, когда, сморенные дневной жарой, после обеда португальцы обычно спят или отсиживаются в прохладе казарм.
Форт появился как-то неожиданно. Лес вдруг поредел, расступился, и в бинокли мы увидели цинковые крыши построек. Форт стоял на огромном холме, господствовавшем над округой. Кустарник перед ним был вырублен, трава местами выжжена, открыв большое, наверняка простреливаемое из пулемета пространство, за которым начинались ряды проволочных заграждений, а затем уже шла крутая стена, наподобие стен старинного сибирского острога.
Мы решили подойти к форту так, чтобы солнце било в глаза португальцам, и для этого перешли вброд речку и стали продвигаться к гигантскому термитнику, с вершины которого форт должен был быть хорошо виден. Стояла мертвая тишина, такая, какая бывает в предзакатный час. И вдруг мы явственно услышали португальскую речь. Как выяснилось позже, это двое патрульных сторожили стадо коров, пасущихся перед фортом.
Переждав, мы слева и справа от термитника выставили охранение, затем взгромоздили на вершину треногу с огромным, метровым телеобъективом, и Юра Егоров начал съемки. Сначала он снимал обыкновенной камерой с рук, а затем уже телеобъективом со штатива. В настороженной тишине стрекот его камер казался громовым. Но все обошлось. С помощью биноклей и мы рассмотрели амбары, гараж, склад с горючим, радиостанцию, увидели, как из гаража выехал тяжелый военный грузовик с открытой кабиной. В ней сидели двое в шортах и белых рубашках. Вот они вышли и заговорили с только что вошедшими в форт двумя солдатами в маскировочных комбинезонах, видимо теми, чьи голоса мы слышали на подходе к термитнику.
Съемки длились недолго, не больше получаса. Потом с такими же предосторожностями, сложив всю аппаратуру, мы стали отходить назад.