— Э, да у него, отец, хати кечил — «маленькое сердце»,— изумленно протянул рядом молодой парень. Старик не ответил. Он тщетно пытался вытолкнуть петуха на площадку.
Через несколько минут все было кончено. На ринг выпустили других петухов, заключили новые, пари. Старик взял клетку и побрел прочь. Его догнал молодой парень.
— Папаша, белого-то возьми,— выдохнул он.— Зачем оставлять его здесь? Для петушиных боев он больше не годится. Ведь если петух однажды струсил, ему уже никогда не преодолеть страх. Наверное, привык к слишком быстрым и легким победам. Вот и не выдержал...
Парень еще что-то говорил. В такт его словам старик машинально кивал головой. Тупое равнодушие охватило его.
Э. Сорокин
Эрик Кольер. Трое против дебрей
Отрывки из книги
Здесь мир, казалось, был охвачен пламенем, когда я увидел впервые Мелдрам-Крик. С холма, где я пока находился в безопасности, было слышно, как пожар движется с севера в сторону ручья. Огонь легко перепрыгнул русло ручья и метнулся к соседним зарослям. Через какие-нибудь пять минут поляна превратилась в черное дымящееся пепелище. Невольно мелькнула мысль: «Умирает ручей, умирают деревья, умирает весь этот край».
Однако именно здесь мне пришлось делить свою судьбу с Лилиан. Здесь, в бесплодной, выжженной дикой глуши, которая затем на тридцать лет стала нашим домом, нам предстояло вырастить сына Визи. Здесь мы испытал палящий зной лета и беспощадность пронизывающей холодом зимы. Здесь мы узнали наших единственных соседей: лосей, медведей, волков и других диких обитателей канадских мшаников и лесов.
Здесь мы научились мириться с комарами и слепнями, нередко доводившими почти до бешенства своей ненасытной жаждой крови и нас, и рабочий скот, и верховых—лошадей. Мы приняли все это так же, как и радости жизни среди окружавшей нас дикой природы.
Здесь, в этом краю, который сейчас на моих глазах превращался в обуглившееся, дымящееся пепелище, нам предстояло пережить немало минут мрачного отчаяния, когда, казалось, катастрофически рушились все наши надежды. И здесь же нам предстояло насладиться благодатными мгновениями невыразимого счастья и удовлетворения достигнутым, когда усилия наконец начинали приносить плоды.
Это был Мелдрам-Крик — ручей, куда в те времена, когда бабушка Лилиан — индеанка — была ребенком, приходили утолять жажду стада оленей, где шлепали своими хвостами бобры, а форель выскакивала из воды в погоне за мухами, где тысячи уток и гусей копошились среди прибрежных зарослей. Но теперь вода застоялась, а кое-где и вовсе исчезла. Огонь сметал лес с лица земли, деревья уже были мертвы, и, наблюдая с безопасной точки на холме за агонией всего окружающего, я думал лишь о том, что этот край умирает и что нет никого, кто мог бы его спасти.
Прожив здесь, в Чилкотинском округе, в глубине Британской Колумбии, уже целый год, я немало узнал об этом странном диком крае. И я с тревогой подумал, что причиной лесного пожара, беспрепятственно охватившего такую большую часть этого края, был не промысел божий, а коробка спичек в руках человека. Здесь все привыкли к тому, что если нужно накосить для скота свежего болотного сена, следует прежде всего очистить поляну от прошлогодней травы. Надо выехать на поляну в солнечный день в конце весны и бросить в траву зажженную спичку, для того чтобы позже, летом, когда придет пора косьбы, сухая трава не цеплялась и не застревала в раме косилки. Возможно, сотни акров леса стали жертвой пламени лишь потому, что кому-то понадобилось освободить от старой травы какие-нибудь двадцать акров земли, предназначенной для покоса.
Примерно в миле от брода ручей струился по лугу, где некогда жили бобры. Здесь застоявшаяся, вонючая вода едва покрывала черную грязь на дне русла. Я выехал на луг. Сбившаяся, сухая, как порох, трава шуршала бумагой под копытами моего мерина.
В конце луга маячили остатки плотины, построенной бобрами. И дальше русло ручья терялось в чаще крепких, старых елей. Передо мной был большой гибнущий ручей. И гибель его не вызывала никаких сомнений.
Тогда я не знал, сколько времени нужно природе, чтобы вырастить одну могучую ель в шестьдесят футов высотой и диаметром в двенадцать дюймов; по ту сторону луга было много таких елей, и из каждой, если бы понадобилось, можно было напилить полторы сотни футов хороших досок. Смолистые ветви спускались до самой земли, и деревья росли так густо, что олень или лось, которому захотелось бы укрыться в их прохладной тени, лишь с трудом пробрался бы между стволами.