Я посмотрел на Лилиан поверх блюдца, с видом учителя, стоящего перед классом, и начал объяснять:
— Каждое пересохшее болотце у ручья похоже на это блюдце с промокашкой. Болотистая почва, подобно промокашке, впитывает влагу от дождей и тающего снега. Если бы болота пропитались водой, как промокашка в этом блюдце, то дожди и талая вода постепенно заполнили бы их и вода снова потекла бы из них в ручей. Эти ясно, не правда ли?
— Когда слушаешь тебя, это кажется ясным, но... — Лилиан покачала головой, как если бы это совсем не было ей ясно.
— Никаких «но». Давай подумаем, как бы наполнить одно или два таких «блюдца».
Успех нашего плана зависел от того, насколько нам удастся уменьшить утечку воды.
Восстанавливая первую бобровую плотину, мы заимствовали у бобров их метод строительства. Осмотрев остатки плотин, мы увидели, что вместо цемента там были прутики и всякая мелочь. Это нам подходило. Мы нарубили елок и других хвойных деревьев, ветви и сучья свалили у плотины, а затем расположили их на развалинах в виде сетки, причем тонкие концы веток и сучьев были направлены к истокам ручья.
Наложив на остатки плотины слой веток, мы привезли на тачке грязь из ближайшей канавы и распластали ее на ветках. Сначала слой веток, затем слой грязи — ветки и грязь, грязь и ветки, час за часом, день за днем, пока нам не стало казаться, что мы опустошили весь лес и вдобавок своротили верхушку холма. Но наконец работа была окончена, и мы знали, что, когда скопится достаточное количество воды, на месте застойного болота образуется озеро не менее пяти футов глубиной. Ветки, составлявшие, пожалуй, половину массы плотины, сыграли двойную роль. Во-первых, нам пришлось копать и возить меньше грязи и песка. Во-вторых, можно было не опасаться, что вода смоет все это сооружение, когда она будет переливаться через плотину. По такому принципу были построены бобровые плотины, а что было хорошо для бобров, было хорошо и для нас.
Поднять уровень воды до пятифутовой глубины на десяти акрах заболоченного русла, если вода сочится по капелькам, — дело небыстрое и нелегкое. Казалось, что «блюдце» никогда не наполнится. Но в конце концов его «промокашка» напиталась влагой, и вода дюйм за дюймом стала подниматься у плотины. А через три недели после завершения нашей работы вода достигла верха плотины и стала переливаться через край.
И тут погода пошла нам навстречу. Вскоре после постройки плотины небо покрылось тучами, задул южный ветер, и начался дождь. Он шел не переставая в течение двух суток. Легкий, моросящий дождик перемежался ливнями, заставлявшими нас не выходить из хижины. Но мы ничего не имели против этого. Лилиан занялась шитьем (ему никогда не было и, наверное, никогда не будет конца), у меня были книги Дарвина — «Происхождение видов» и «Происхождение человека» (книги, вполне подходящие для того, чтобы занять ум мыслящего человека в течение многих дождливых дней), а Визи мастерил из тополевой щепки лодочку. Пусть идет, дождь! Чем больше выпадет влаги, тем лучше поплывет лодочка, когда придет время спускать ее через порог.
Затем наступили дни тревог и опасений. Прошло больше двух недель с тех пор, как у источников ручья была перекрыта утечка воды.
Как только на заболоченную почву вновь вернулась вода, там появились водные растения. Их корни с давних пор сохранялись в земле, и не хватало только, воды, чтобы оживить их. К концу июля с полдюжины различных видов растений поднялось над водой, и озеро окрасилось в живописные зеленоватые тона. Внезапно появились три дикие утки. Они осторожно вели сквозь колышущиеся травы свои выводки полуоперившихся птенцов. На мягкой грязи плотины норка оставила следы, похожие на следы кота, а ондатры начали устраивать хатки в затопленном водой ивняке.
Однажды вечером в начале августа низко над хижиной пролетело девять гусей, направлявшихся вверх по ручью. Наблюдая за ними, я увидел, что они спускаются, а через несколько секунд услышал всплеск крыльев на воде.
— Они спустились в наше первое озеро, — решил я. — Пойдем посмотрим, где они.
Мы гуськом продефилировали вверх по ручью. Подойдя к плотине, встали на колени и, опершись на руки, осторожно заглянули через ее край. Гуси находились от нас на расстоянии пятнадцати ярдов. Они плескались в воде, сопровождая каждый всплеск приглушенным гоготаньем. Видеть гусей было для нас не ново. Но новым было то, что они плескались в воде там, где не менее полстолетия было пересохшее болото. Жизнь возвращалась в наш опустошенный край.
Человек, живущий в тайге, лучше чувствует постоянное присутствие опасности, чем люди, живущие среди людей, где они постоянно, ощущают локоть своего соседа. В тайге смерть караулит человека в качающейся верхушке каждого дерева. Кто знает, когда дерево упадет на землю, убивая все, что попадет под него? Смерть караулит человека и на озерах, покрытых снегом, и на замерзших реках и речушках: там могут попасться полыньи, готовые поглотить любого, кто в них провалится. Смерть летит с арктическим ветром, ожидая и выискивая жертву: жестокий ветер притупляет силу воли и энергию человека, вызывая в нем почти непреодолимое желание сесть и на секунду отдохнуть. А если человек поддастся соблазну и присядет? Может случиться, что, заснув на несколько минут, он заснет вечным сном...