Джон повиновался, но я заметил, как трясутся у него руки. Кто-то из матросов выкрикнул в мой адрес ругательство, но шум заглушил его голос.
— Двадцать ярдов...
— Держись крепче, — вполголоса сказал я Джону. — Пошли!
Я положил руль лево на борт и одновременно приказал механику переключить левый винт в положение «полный назад». Именно в этот момент «Этошу» ударила волна...
...Море в этих местах даже в самую ясную погоду может яростно забушевать в течение нескольких минут под напором неожиданно налетающего юго-западного ветра. Именно этого я больше всего опасался.
Нахлынувшую на нас волну породили ветер и подводное извержение. Гигантская стена воды шоколадного цвета с грязноватой пенистой верхушкой и мелькающими кое-где белыми тушами дельфинов и акул, погибших во время извержения, обрушилась на корму. Левый винт и руль начало заклинивать. Я тут же почувствовал, как корма под тяжестью многих тонн воды накренилась и погружается в море. Раздался треск ломающегося металла и дерева, транец дрожал, будто кто-то бил по нему со сверхъестественной силой. Я попытался позвать Джона, но в невероятном шуме и реве не услышал даже собственного голоса. Быстро устанавливая ручку телеграфа в положение «полный вперед», я искоса увидел, как Джон схватил топор и бросился на корму, где надломившаяся мачта грозила вот-вот рухнуть на палубу. Сквозь грохот моря до меня донеслись частые удары: стоя по пояс в воде, Джон неистово бил топором по вантам. Только бы ему удалось перерубить их! Тогда мачта упадет за борт, и «Этоша» выправит крен.
Но вот со звоном, словно струна огромного банджо, лопнула последняя вантина, и мачта упала за борт с таким треском и шумом, будто вместе с ней отломилась половина кормы. «Этоша» рванулась вперед, оставляя сзади обломки шлюпок, мачты и кормового оборудования. Но это еще не значило, что мы спасены. Прямо перед нами по курсу неожиданно появился дымящийся островок, а где-то за кормой таилась отмель, над которой сейчас бушевали волны. Вдобавок к этому, отрезая нас от моря, неумолимо надвигались на судно все новые и новые островки — морское дно словно выдавливало их из своих недр.
Мы попали в какой-то капкан, из которого почти невозможно было выбраться. Казалось, теперь ничто не могло спасти «Этошу».
...Судно вдруг резко сбавило ход, и меня бросило на штурвал. Я ждал удара, который распорет обшивку траулера, как коленкор. Но удара не последовало, «Это-ша», теряя скорость, продолжала медленно скользить вперед. Вокруг нее поднимались языки пламени, покрывавшая корпус краска начала пузыриться. Последовал еще один рывок, и «Этоша» оказалась в горячей, не успевшей затвердеть красной грязи. Сквозь пар, всего на расстоянии длины корпуса судна, виднелась чистая вода. «Этоша» медленно, словно в изнеможении, пробиралась к ней, все больше теряя ход.
Я задыхался от жары и пара, но все же заметил новую волну, надвигавшуюся на нас. Как раз в это мгновение «Этоша» сделала последний рывок, и ее винты заработали в открытой воде. Я механически поставил ручку машинного телеграфа на «средний вперед», и судно послушно двинулось на запад, туда, где было наше спасение.
Ко мне подошел Джон, все еще с топором в руке.
— Сегодня у нас к обеду жареная рыба? — ухмыльнулся он.
— Надо открыть трюмы и узнать, сколько рыбы испорчено, — ответил я, — но прежде я хочу поскорее убраться из этих проклятых мест.
— Наша «Этоша» вела себя превосходно, — с лаской в голосе проговорил Джон.
— Корма сильно повреждена?
— Сильно. Мачты нет, шлюпки унесло, шлюпбалки изогнуты...
— А где Джим? Возьми штурвал, пойду узнаю, как команда.
— Команда! — нахмурившись, фыркнул Джон. — Ни один из матросов и пальцем не шевельнул, чтобы помочь мне. Они цеплялись за все, что попадало под руку, и молились за свои души, если только они у них есть.
Впервые я окинул взглядом наше судно. Разрушения были ужасающими даже там, куда достиг уже ослабленный удар волны: лебедки погнуты или поломаны, снасти в беспорядке разбросаны по палубе, краска местами сожжена будто паяльной лампой и клочьями свисала с почерневшего фальшборта... Перепуганные матросы все еще не решались разойтись по своим местам.
— Рулевой! — крикнул я.
Джим вяло вышел вперед.
— Черт возьми! — набросился я на него. — Ты не в доме для престарелых! Пошевеливайся!
Матрос мрачно поднялся на мостик,
— Курс юго-запад! — приказал я.
Штурвал завращался, и мы увидели извилистую кромку подернутого паром берега.