Самые надежные сведения о древних судах поставляет нам стремительно развивающаяся подводная археология. В начале шестидесятых годов были найдены так называемые Альбенгские остатки римского грузового судна с грузом амфор, а вскоре после этого — обломки иберийского судна того же периода с корпусом, обитым свинцовыми пластинами.
Правда, еще в 1900 году, после осушения озера Неми, на дне его были найдены два судна императора Калигулы. Но то были специально построенные для увеселительных поездок супергиганты своего времени — 80 метров в длину и 17 с половиной метров в ширину. Эти находки прекрасно иллюстрируют творческую дерзость античных корабелов, но представления о типовом судостроении древних не дают
Поэтому такой большой интерес историков и археологов привлекли продолжавшиеся четыре года работы по реконструкции торгового судна, найденного в акватории кипрского порта Кирения.
Заботливо укутанное морем в толстый слой ила, судно сохранилось поразительно хорошо — для своих лет, конечно. Под давлением тридцатиметровой морской толщи остов расплющился и стал одномерным — все части корпуса остались на месте, только они оказались уплощенными и разровненными, как цыпленок табака. Они были «разложены» на дне, как чертеж с отдельно вынесенными деталями.
Подводные археологи с чрезвычайной скрупулезностью собирали обломки до самых мелких, поднимали их на поверхность, выдерживали по нескольку месяцев (а крупные детали — больше года!) в огромной подогретой ванне с растворенным в ней консервирующим веществом полиэтиленгликолем, а затем собирали из мозаики отвердевших кусочков, число которых измерялось многими тысячами, остов судна.
Длина корабля оказалась сорок семь футов, ширина по бимсу — четырнадцать с половиной. Это самое древнее из судов, поднятых со дна моря: радиоуглеродный анализ деревянных частей корабля и бронзовые монеты, обнаруженные на дне, позволяют определить его возраст в 2300 лет.
Киренийская и другие находки последних лет позволили узнать много нового в истории древнейшего кораблестроения Средиземноморья. Мы теперь уже с уверенностью можем говорить о деталях стоячего и бегучего такелажа, о материале, который использовали при строительстве кораблей. Для киля брали скальный дуб, на шпангоут — главным образом черную акацию. Обшивку делали из липы или красного бука, для мачт, рей и весел использовали алеппскую ель. На судах чисто торгового назначения наиболее эффективным движителем был парус. Если, же необходимо было, чтобы судно при любой погоде и ветровом режиме сохраняло способность двигаться и маневрировать, предпочтение отдавалось веслам. Все боевые униремы, биремы, триремы были весельными.
Капитан затонувшего в Киренийском порту судна не мог кричать: «Свистать всех наверх!» — потому что оно было однопалубным. И не мог он восклицать «Паруса — на гитовы!» — ибо парус был всего один, прямоугольный и на единственной мачте. Не мог капитан и давать команды «Лево (или право) руля!», поскольку его не было, а судно управлялось двумя рулевыми веслами.
Причины гибели киренийского судна обнаружить не удалось. Внезапный ли шквал оторвал его от причала и бросил на камни, стало ли оно жертвой пиратского нападения на порт или столкновения с другим кораблем на оживленном рейде — это неизвестно. А может быть, согласно древним обычаям его нарочно затопили с грузом как жертву ненасытным морским богам, чтобы смилостивились они над другими кораблями каравана, — кто знает?
В 1974 году реставрация судна была закончена. «Киренийский скиталец» стоит сейчас в «сухом доке» — под сводами галереи средневекового замка крестоносцев в Кирении.
Г. Гаев
Сид Флейшмен. Чудесная ферма мистера Мак-Брума
Продолжение. Начало в № 1, 2.
Ветер дул всю ночь, и наутро медведь все еще продолжал прыгать. Язык вываливался у него из пасти, и он так похудел, что от него оставались лишь шкура да кости.
Наконец ближе к полудню ветру надоело дуть в одну и ту же сторону, и он повернул в другую. Нам стало жаль медведя, и мы перерезали веревку. Он так измучился, что даже не рычал. Тут же он направился в свой лес, чтобы подыскать новое дупло и забраться в него на зимовку. Но ходить он разучился. Мы смотрели, как он скачет на север, — скок, скок, скок, — пока не потеряли из виду.