Походным провиантом для нашей экспедиции мы выбрали пеммикан. Этот питательный препарат служил пищей не только для нас, но и хорошей подкормкой для собак.
19 февраля 1908 года вся наша экспедиция, состоявшая из 11 человек, 103 собак и 11 тяжело нагруженных саней, покинула гренландский берег и двинулась к полюсу. Сначала мы направились на запад через непроходимые льды Смитова пролива к мысу Сабин. Мрак полярной ночи едва смягчался краткими часами дневного света, а температура воздуха была весьма низка — до 64° ниже нуля.
17 марта мы достигли конца географически известной нам земли. Мы остановились лагерем на глетчерах среди отвесных утесов самого северного берега в мире (мыс Свартевег) и исследовали опытным глазом расстилавшиеся перед нами поля из ледяных глыб полярного моря. Мы прошли в 28 дней почти 400 миль, а нам оставалось еще сделать 520 миль незнакомой и тяжелой дорогой, прежде чем мы достигнем цели.
К этому времени я тщательно изучил и точно рассчитал каждый фактор силы собаки и человека, чтобы совершить последний переход через полярное море к полюсу с возможным совершенством. Среди спутников моих я нашел наиболее подходящими товарищами для совершения этого перехода двух эскимосов в возрасте 32 лет: Этукискука и Авелаха. Затем я отобрал для себя двадцать шесть лучших собак и нагрузил всевозможными припасами для 80-дневного путешествия пару крепких саней. Было бы неосторожным двинуться далее всей экспедицией, так как примениться к разным изменениям окружающих условий легко возможно только небольшому количеству людей, не связанных тяжелым грузом. Двум же избранным мною эскимосам я доверял, как самому себе, зная их честность и преданность.
Таким образом, маленький поезд наш был ограничен парою легких санок, весивших с грузом 1200 фунтов. Каждые санки везли 13 крупных и выносливых собак. Груз заключал следующие предметы первой необходимости: 805 фунтов пеммикана, 50 фунтов филея мускусных быков, 2 фунта чая, 1 фунт кофе, 25 фунтов сахара, 40 фунтов конденсированного молока, 60 фунтов горохового супа в консервах, 5 фунтов различных мелочей, 40 фунтов керосина, 2 фунта алкоголя, 3 фунта свечей, 1 фунт спичек.
Из предметов домашнего обихода мы захватили с собой: керосиновую кухню, три кастрюльки из алюминия, столик, три оловянные тарелки, шесть карманных ножей, два десятидюймовых мясницких ножа, тринадцатидюймовую пилу, пятнадцатидюймовый нож, ягдташ и патронташ, 110 патронов, кирку и топор, запасные постромки и кнуты и четыре запасных мешка.
Из средств передвижения мы везли: пару саней в 52 фунта весом, 12-футовую складную лодку из парусины весом в 34 фунта. Кроме того, мы взяли палатку из непромокаемой шелковой материи, два брезента для саней, два спальных мешка из шкуры северного оленя, меховые мешки для ног, запасной материал для ремонта саней, винты, гвозди, клещи и молоток.
Научный багаж заключался в следующем: три компаса, секстант, шагомер, три карманных хронометра, карманные часы, карты, три термометра, барометр, фотографический аппарат и пленки, записные книжки и карандаши.
Теперь, когда мы остались втроем, чувство одиночества охватило нас сильнее, чем когда-либо. Но зато, с другой стороны, наш маленький караван получил преимущество в отношении скорости передвижения.
По моим вычислениям, мы находились теперь в 82° 23" северной широты и 95° 14" западной долготы.
...Стояла самая холодная пора полярного года. Разнообразие страданий, испытываемых арктическим путешественником, бесконечно.
В этом царстве вечной смерти, вдали от земли и жизни, нет ничего, что ободрило бы и согрело душу. Вечно западный ветер был то сильным, то слабым, но всегда пронизывающим. Он причинял нам мучения, против которых наша закаленность была бессильна.
Несмотря на ледяной ветер, наш поезд все-таки два дня подвигался с успехом вперед, пока к вечеру 26 марта наше положение не определилось 84° 24" северной широты и 96° 53" западной долготы.
Когда солнце скрылось за туманами на западе, ветер усилился. Его ярость заставила нас построить себе убежище еще до наступления сумерек. Ветер веял снег по воздуху и сметал его в гигантские дюны, подобные печальным дюнам моей родины. Сила ветра и характер его свиста не внушали нам опасений, да, кроме того, теперь мы должны были уже беречь горючий материал. Поэтому мы считали неблагоразумным тратить его на оттаивание снега, исключая крайнюю необходимость, когда мучительная жажда, от которой мы непрестанно страдали, достигала высшей степени остроты. Мало озабоченные бурей, отупевшие и обессиленные усталостью и холодом, мы спрятались наконец в наши благодетельные мешки.