Как водится в небольших городах, здесь все знали друг друга, и наш приезд не остался незамеченным. Подходили люди, жали руки:
— Жаль, что вы весной не приехали. Тут проводили шопский фестиваль, такие танцы, такие песни! Вон там скульптура стояла: идут Нане Вуте и Геле, а на пьедестале надпись: «Оти да се косим, като че ми мине!» Как это по-русски? «Чего огорчаться, ведь все пройдет!»
— Нет, это они не вместе, а один Нане Вуте. Это его лозунг.
— Все пройдет, а Шоплык останется. Шопы знаете какие — упорные!
Ребятишки, вертевшиеся у оркестра, вдруг разом ринулись к выходу из городского совета. Анна Энджева и Валерий Петков, теперь уже — официально — семейство Петковых, выходили на улицу. В воздухе замелькали конфеты и тюлевые кошницы. На мою долю их уже просто не могло хватить. Асен-буклукджия с удвоенным усердием раздул щеки, еще сильнее зазвучал кларнет, загудел барабан... Над толпой поднялся трехцветный флаг. Молодые пошли фотографироваться и потянули нас с собой. Анна оказалась учительницей русского языка, только что побывала у нас в стране на стажировке и прекрасно говорила по-русски. Однако утруждать ее расспросами на собственной свадьбе было неудобно.
Кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся: передо мной стояли невысокий мужчина и женщина, перед свадьбой несшая поднос с кошницами. На раскрытой ладони она держала тюлевый мешочек с конфетами, зернами и монеткой.
— Это ваш.
А мужчина добавил:
— Шоп слово держит. Зато всегда подумает прежде, чем его дать.
Лев Минц, наш спец. корр.
Елин-Пелин — София — Москва
Из жизни бурого медведя
Ранней весной, когда еще только-только начал таять снег, я взял из берлоги трех маленьких тщедушных на вид медвежат и принес их в свою палатку. Ничего другого не оставалось: мать бросила малышей. Видно, заметила все же меня, когда вел наблюдение за берлогой.
Мы прожили в палатке два дня, а на третий я стал свидетелем необыкновенного явления: мне, едва ли не первому человеку, удалось наблюдать, как говорят ученые, реакцию следования в первый день ее проявления у медвежат. Именно эта реакция заставляет их неумолимо двигаться за матерью и обеспечивает их сохранность в первые дни после того, как они покинут зимнее жилье.
Утром, когда я отошел от палатки метров на пять, за спиной послышался легкий шорох. Оглянувшись, я увидел всех трех медвежат, которые проваливались в снег, возбужденно пыхтели, лихорадочно перебирали лапами и лезли, лезли вперед изо всех сил, стараясь меня догнать! Я остановился, медвежата приблизились ко мне и замерли рядом. Я перешел на новое место — и все повторилось. Пробираясь по лесу, я смотрел на медвежат, и сердце сжималось от жалости: глаза их были широко открыты и даже слегка выпучены от напряжения, шерстка слиплась от мокрого снега, раскрытыми пастями они хватали воздух и тяжело дышали — но весь вид их выражал неудержимое стремление двигаться вперед, невзирая ни на какие препятствия и трудности.
Я вернулся в палатку. Медвежата сразу сбились в кучу, я прикрыл их спальным мешком и сел в уголке. Малыши мгновенно уснули, засопели, вздрагивая во сне, а мне было о чем подумать.
Весенний лес, когда снег превращается в мокрую обжигающую холодом кашицу, когда каждая ямка заполняется стылой водой, а от проталины к проталине, как говорят, еще шагать да шагать, вышедшие из берлоги маленькие, чуть больше трех килограммов, малыши должны обладать поистине железным здоровьем, чтобы выжить в этой промозглой сырости.
Восстанавливая в памяти все события недавних дежурств у медвежьей берлоги, я понял, что именно там, в берлоге, медвежата проходят серьезную закалку. Когда медвежата маленькие, медведица кормит их молоком досыта. И при кормлении детеныши располагаются прямо на теле у матери, где им уютно и тепло. Но как только медвежата подрастут, они начинают так донимать мать попрошайничеством, что медведица бесцеремонно сбрасывает их на холодное дно берлоги, а сама ложится на живот. Медвежатам ничего другого не остается, как пристраиваться сбоку, выбирать местечко потеплее, да только сквозь толстую медвежью шерсть тепло не проходит. Вот и греется медвежонок, так сказать, за счет собственных ресурсов. И чем взрослее становятся медвежата, тем более жестко обращается с ними мать. Так постепенно они закаляются, привыкают к холоду — ведь в медвежьей берлоге, особенно в верховой, не очень-то тепло.
Из берлоги медвежата выходят тогда, когда уже прошли этот своеобразный «курс закаливания», и никакие лужи им уже не страшны, лишь бы была возможность обогреться. Медведица-мать, после того, как сама выберется из берлоги, внимательно следит за своими детенышами и часто на проталинах ложится на спину или на бок, давая возможность медвежатам согреться и подкрепиться молоком.