— «Митимае»? Я что-то слышал об этом.
— Один из самых трусливых способов завоевания. «Митимае» — это когда какое-нибудь племя, живущее, например, в Чили, берут и насильно переселяют в край, скажем, перуанской Амазонки. А перуанское племя таким же образом «переселяют» куда-нибудь в Чили. И так — повсюду. А потом все их, оказавшихся без корней, без истории, без защиты, заставляют склонить голову перед верховным касиком и платить ему дань.
Но никогда никто не мог так поступить с арауканами, сеньор. Инки доходили только до Био-Био. Веками пытались они продвинуться дальше. Потом настал черед испанских конкистадоров. Триста лет длилась война с ними, и ни разу не смогли испанцы пересечь Био-Био без страшных для себя последствий.
Много раз давали мы им это сделать. Беспрепятственно входили они в лес, а мы тенью шли по их следу. Не подозревая, что мы сами помогаем им в этом, испанцы продвигались все дальше на юг, шли днем и ночью, и ни разу мы их не атаковали. Тайно протаптывали мы для них тропы, и тяжким грузом ложились они под ноги конкистадоров, тянули их в жаркую пучину, туда, где бьется сердце южного ветра. И когда наконец они принимали решение повернуть вспять, тогда мы начинали преследовать их повсюду.
Мы были воинственным народом, сеньор. Неожиданная ночная атака — отход. Средь бела дня налетим, ударим — и отойдем снова. Так мы воевали неделями, месяцами. Представь, как это бывало — ночь вдруг освещалась пламенем множества факелов, и на головы врагов сыпались камни, и до самого утра потом в окрестностях лагеря ни на мгновение не смолкали наши голоса, звучал боевой клич — и враг в такую бессонную ночь становился слабее духом. Потом мы выбирали самое подходящее для первой атаки место. Чаще всего — холм с довольно крутыми склонами, потому что кони не могли взбираться по ним с той же резвостью, с какой мчались по равнине. К тому же мы усеивали склон холма острыми пиками, и каждая метила в конскую грудь. А лес, все подходы к нему, все заповедные его уголки мы засевали волчьими ямами. Мы бились с помощью лассо — чтобы не напороться на испанские копья и шпаги. Не составляло большого труда сбрасывать всадников на землю и сброшенных — добивать: наш Лаутаро однажды понял, что человек и конь — разные существа, существовавшие независимо друг от друга, и что, оказавшись без коня, на голой земле, испанец становился беспомощным — его движения стесняли доспехи, они уже не защищали, а лишь прижимали своего хозяина к земле.
У них были аркебузы. Давно еще Хосе рассказывал, что американские индейцы всюду и всегда атаковали на один манер — беспорядочной толпой шли они на врага, желая встретить его открытой грудью. В неуправляемой этой толпе могло быть и десять, и пятьдесят тысяч человек. Испанцы встречали их в пешем строю и давали залп из аркебузов. И часть нападавших падала на землю, чтобы никогда уже не подняться. Этот гром среди ясного неба, мгновенная гибель стольких людей парализовали оставшихся в живых, и потом начиналась паника. В этот самый момент испанцы вскакивали на коней. Видишь, как просто все у них выходило? Но только не с Лаутаро. Воины его авангарда обычно шли без оружия, но вдоль всей первой линии атакующих, подхваченная тысячами рук, вытягивалась настоящая стена из толстых досок или даже бревен. Получался как бы коллективный щит, за которым шли уже вооруженные воины. Гремел первый залп, оставляя в первой шеренге прорехи, но их тут же заполняли шедшие следом — и начиналась грозная неотвратимая атака. После Лаутаро уже никто никогда не выходил на врага неуправляемой, разрозненной, дикой толпой. Лаутаро — вот кто цивилизовал нас, сеньор. Двадцать лет ему было, когда он принял командование в главной битве с Испанией. На всем Южно-американском континенте не было другой армии: ведь только она сумела дать настоящий отпор конкистадорам.
Никто толком не знает, где и когда обучился этому искусству Лаутаро. Рассказывают, что перед началом кампании он коротко стриг гривы своим коням и надевал красную рубашку, снятую с какого-то испанца, чтобы каждый воин мог отовсюду видеть своего вождя. Он стал плотью нашей истории, и Хосе нам рассказывал, что один испанский священник по имени