Все вроде бы просто — присматриваешь, поближе к испорченному участку изгороди, лиственницу толщиной с руку, три-четыре удара топором по стволу — и дерево начинает клониться. Придерживая ствол руками, подставляешь под него плечо, уравновешиваешь ношу и тащишь к месту сгнившего или сбитого оленями прясла.
И все же, когда начался, а вскоре и не на шутку разошелся дождь и мы вернулись в стойбище, я про себя обрадовался — стихия пожалела меня, дала передохнуть.
Словом, все шло своим чередом, но всех беспокоило, что в назначенный день вертолет не прилетел. Во время очередной радиосвязи Оля спросила про вертолет. Ей ответили не совсем внятно — мол, как загрузят, так и прилетит. Потом несколько дней не могли выйти на связь — появились первые еще бледные сполохи северного сияния, затем прошла гроза, и слабенькая радиостанция не смогла пробить встревоженную атмосферу. Наконец связь опять появилась. Тура сказала, что вертолет не может лететь, потому что нет бригадира,— с каким-то приятелем он уехал на лодке и до сих пор не вернулся.
— Ну, загулял наш отец,— невесело смеялась потом Ольга.— Все деньги промотает, вертолет прилетит, не на что будет и продукты купить.
Была и еще причина для беспокойства. Уже на третий день после нашего прилета к дымокурам и стоявшим рядом колодам с солью пришло не более двух десятков оленей. Мужчины были заняты изгородью, и искать остальных оленей поехали школьники во главе со старшим Костей. В первый день ребятам повезло — километрах в десяти от стойбища они нашли голов пятьдесят и подогнали их поближе. Но последующие дни были неудачными. Видимо, олени ушли далеко.
Однажды после полудня я решил дойти до невысокой плоской вершины, видневшейся неподалеку, километрах в трех от стойбища, чуть в стороне от долины. Долго продирался сквозь густой ерник, перескакивал в каменном развале с одного покрытого мхом валуна на другой (а где-то под ними тихо бормотал невидимый ручеек), перебирался через поваленные лиственницы, лез по черным каменистым осыпям наверх.
Над вершиной ровным тугим потоком тянул южный ветер. Горизонт раздвинулся, открылись соседние, желто-бурые по низу долины с голубыми ниточками речушек, поблескивавшими под солнцем. Пологие увалы волна за волной уходили к далекому горизонту. Их первые близкие валы были еще зелеными с желтоватой пеной редких березок, а следующие чем дальше, тем больше наливались недосягаемой синевой.
Вдруг в безжизненной до этого долине Чины стало заметно какое-то движение. Я вгляделся — да ведь это наши разведчики! Они тоже увидели меня, замахали руками и свернули в мою сторону. Внизу, у начала каменистой осыпи, слезли с оленей и повели их в поводу.
— Не нашли олешек? — спросил я, когда трое ребят взобрались наконец наверх.
— Нет,— сокрушенно ответил Костя.
— А где были?
Он показал на две боковые речушки.
Ребята немного постояли со мной и стали спускаться, чтобы продолжить поиски. Я пошел в другую сторону в надежде — а вдруг мне встретятся олени?
К стойбищу возвращался уже на закате. Оленей, конечно, не нашел. На обратном пути у меня вдруг возникло сомнение — а правильно ли я иду? Местность при вечернем освещении показалась незнакомой, и хоть ошибиться и попасть в другую долину, по здравому рассуждению, было нельзя, тревога не проходила — уж очень долго, казалось мне, иду я вдоль речки, а чумов все нет. А все здешние долины похожи на первый взгляд как близнецы. Вот тут-то я с уважением подумал об уникальных способностях эвенков, выработанных кочевой жизнью. Они отлично ориентируются в любом, даже незнакомом месте; отправляясь в далекое кочевье, рассчитывают лишь на свою охотничью и рыбацкую удачу и берут с собой минимум запасов. Все это до недавнего времени, до широкого распространения на Севере авиации, особенно вертолетов, делало их незаменимыми проводниками в геологических экспедициях...
Наконец возник знакомый силуэт «чертовой метлы» — лиственницы, стоявшей на вершине. Эту «метлу» я приметил несколько дней назад и знал, что от меченой лиственницы до стойбища метров триста.
Вскоре увидел дымок, поднимающийся в светлое небо, услышал смех ребят, игравших в жмурки...
Ночью я долго лежал, поглядывая сквозь дыру в полотнище палатки на звездное небо. Слышно, как о чем-то переговариваются в своем чуме Иван Михайлович с Дарьей Федоровной.