Тут бы капитану «Тучи» Лушкову повременить. Подождать. Ведь броненосец-то только что скрылся. Мог показаться вновь. Может быть, даже рискнуть развернуться? Пойти навстречу товарищам? Ясно же было — им нелегко. Огромные волны с грохотом бьют в корму броненосца, шипя, прокатываются по верхней палубе, смывают все на своем пути. Через зазоры вокруг башен, через канатные клюзы и люки ревущие потоки устремляются внутрь, грозя залить топки... Все сообщения верхней палубы с жилой, видимо, задраены, кроме двух люков на мостике. В нижних палубах, несмотря на вентиляцию, воздуха нет. Духота. Мрак. Тяги в топках — никакой. Помпы не успевают откачивать все прибывающую воду... В таких условиях броненосец делает не более шести узлов.
Все это мог предположить, должен был знать капитан Лушков. Именно на этот случай и был отдан письменный приказ идти «соединенно».
Но... командир «Тучи» не сбавил хода лодки. Не стал дожидаться, когда во мгле вновь мелькнут сигнальные или ходовые огни «Русалки». Он продолжал плавание полным ходом. И в тот же день, 7 сентября, в 15 часов благополучно прибыл в Гельсингфорс. Один.
Тут Лушкову сразу забить бы тревогу, доложить, что ранее чем на трети пути, во время шторма корабли разошлись, потеряли друг друга из виду.
Нет. Он даже в своей телеграмме в Ревель о прибытии в Гельсингфорс ни словом не обмолвился о «Русалке»... Не явился Лушков и с рапортом, как предписывал морской устав, к командиру Свеаборгского порта.
Прождав броненосец более суток, рано утром 9-го «Туча» вышла в Биоркэ. Одна.
Первые тревожные известия о «Русалке» поступили в Свеаборгский порт поздно вечером 9 сентября. Гельсингфорсский полицмейстер сообщал, что на один из островов Кремарэ выбросило шлюпку, по-видимому, с военного корабля, с трупом матроса. Потом матроса опознали по татуировке. Вскоре из разных мест стали поступать сообщения о том, что на прибрежные острова море выбрасывает разбитые шлюпки и другие предметы, принадлежавшие «Русалке».
Сразу же приступили к розыскам. В них участвовали катера и пароходы, крейсеры и шхуны, транспорты и баркасы. Всего 15 судов. Даже яхта императорского яхт-клуба «Роксана» предложила свои услуги. Розыски, сообразуясь с направлением и силой ветров, а также с курсом, которым шла «Русалка», велись непрерывно более месяца. И лишь 16 октября из-за наступивших заморозков и свежих ветров были прерваны. Весной следующего, 1894 года были исследованы берега, сделаны траления и промеры, водолазы обследовали банки и отмели. Пробовали осматривать море с аэростата. Использовали даже так называемый аппарат Мак-Эвоя, прообраз нынешнего металлоискателя. Но, кроме обломков да четырех шлюпок, в том числе и первой с трупом матроса, ничего не нашли.
Матрос этот, как выяснилось, по фамилии Прунский, состоял на «Русалке» по расписанию при спасательном лине. Вскрытие, произведенное 11 сентября, показало, что смерть последовала около трех дней назад. Через 4—5 часов после приема пищи. И наступила не от воды, а от сильных ушибов головы, шеи и груди. И, видимо, уже в бессознательном состоянии матрос захлебнулся, втиснутый, буквально вбитый под кормовую банку шлюпки. Что это было? Стечение трагических случайностей? Заурядная драка? Или, может быть, расплата за малодушие?
Потом было тщательное расследование. Был суд. Следственная комиссия бесспорно установила, что причиной гибели «Русалки» не могли быть ни взрыв котлов, ни повреждение корпуса. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что все обнаруженные предметы относились лишь к верхней палубе. По характеру повреждений было ясно, что они разломаны и смыты волнами.
Единственная причина гибели броненосца, по мнению комиссии,— потеря управления. Вероятнее всего — из-за залитых топок, из-за сильной палубной течи.
Комиссия нашла, что броненосец, находившийся в беспомощном состоянии, все сильнее заливало водой. Помпы не помогали. Оставаться на верхней палубе без явного риска быть смытым за борт или убитым обломками было невозможно. Все люди находились внизу. Тем же объяснялось и отсутствие трупов. У несчастных оставалась единственная надежда — прежде, чем затонуть, корабль надрейфует на какой-нибудь берег. Попытки к спасению заключались только в том, что, предвидя потерю управления, командир приказал обрубить шлюпочные найтовы и заложить подъемные тали на места. Этим объяснялось то, что шлюпки могли быть выброшены на берег. Даже командир и другие офицеры, бывшие на мостике, заключила комиссия, должны были бы укрыться в жилой палубе.