Иван Кусков прославил Тотьму при жизни и после смерти. Однако во времена Кускова городские власти отнеслись к нему, мягко говоря, недоброжелательно. Дело в том, что уехал Кусков из Тотьмы тайно, «без пашпорта», задолжав тотемскому купцу Нератову большую сумму. Хотя потом, в течение ряда лет, честно выплачивал долг. Вернулся в Тотьму он в 1823 году, но прожил совсем недолго. Из его последнего письма ясно, что ускорило его смерть... «Кто виноват в том, — пишет исследовательница жизни Кускова С.Федорова, — что И.А.Кусков, по указу императора в 1806 году переведенный из мещанского сословия в купеческое и в 1809 году внесший в Тотемский городской магистрат крупную сумму на покрытие государственных податей, был исключен из числа граждан родного города Тотьмы, с которым в Русской Америке были связаны его мысли и думы...»
Этот печальный эпизод из жизни Кускова волнует Станислава Зайцева и сегодня. И он упорно пытается восстановить его детально. А пока Зайцев опровергает признанную дату рождения Кускова — 1765 год. В «Ревизской скаске» 1811 года, которую он досконально изучил, отыскивая данные своих героев, значится, что в 1795 году Кускову было 45 лет, то есть родился он в 1750-м.
Подсказала Станиславу долгая исследовательская работа и разгадка герба Тотьмы. Водились черные лисицы на Лисьих островах, где охотились русские промысловики. Черепанов упоминает и черных, и черно-бурых лисиц. А вот в документах XIX века упоминания о них исчезают. Правда, специалисты утверждают, что ген черного окраса очень устойчив, и Станислав, улыбаясь, говорит о своей будущей экспедиции на Алеутские острова за... черным руном.
Гигантские состояния сколачивали на промыслах тотемские купцы: более пятой части пушнины, добытой русскими в Новом Свете, принадлежало им. Но и теряли они немало в долгих и трудных плаваниях. Теряли товар. Теряли суда. А главное — сотоварищей, промысловиков и мореходов. Доля погибшего делилась на всех оставшихся в живых. И те, кто возвращался, в благодарение Богу за счастливый исход плавания, в память о погибших компанейщиках, ставили церкви, и в первую очередь Николаю Чудотворцу, покровителю мореходов. Вот почему так много Никольских храмов и в самой Тотьме, и в бывшем Тотемском уезде. И не случайно они походили на парусники, а их «борта» украшали картуши, очень похожие на картуши старинных мореходных карт.
Так пришла к Зайцеву разгадка тайны стиля тотемского барокко. Он дал свое название этому феномену: русский стиль морских открытий. Кстати, и в Португалии, и в Испании во времена великих морских открытий появились в архитектуре стили «мануэлино» и «платереск», когда памятники украшали изображениями парусов, такелажа, водорослей... Но, по мнению Зайцева, тотемский стиль передает дух эпохи не столь прямолинейно, а более тонко и глубоко. При виде тотемских церквей хочется воскликнуть, как не раз восклицал Станислав: «Какой корабль плывет!» или повторить шепотом его слова: «Они ставили церковь, как свечу богу...»
Сейчас известно 25 памятников тотемского стиля. И что интересно: четыре из них находятся в Иркутске и в Забайкалье, на реке Селенге, на торговом пути в Кяхту. Пушнину, добытую в Новом Свете, предприимчивые и бесстрашные купцы везли для продажи в Китай. Да, был «избыток капитала» у Черепановых, Холодиловых, Протопоповых, Кузнецовых, Пановых... Кстати, Никольская церковь — шедевр тотемской архитектуры — построена на средства Пановых, и флагман их носил название «Св.Николай».
В летописи Троицкой церкви Станислав нашел контракт на ее постройку, и впервые стало известно имя одного из мастеров этой школы: крестьянин Федор Иванов сын Титов, который подрядился «церковь скласть холодную каменную... а между нижними и верхними окнами клейма зделать какъ наилутче возможно...».
Клейма — вот как называли тогда картуши. И это, пожалуй, более точно. Клеймо — печать эпохи великих морских открытий.
Клуб «Русская Америка»
Флаг с двуглавым орлом в тотемском небе, и двухэтажный особняк Пановых с орнаментом, напоминающим морские водоросли, и солидный дом мореходов Холодиловых, и паруса церквей, и клейма, в которых мне виделись то распластанные шкуры, то раковины, то гребни волн, и даже картуш на «сером» доме Зайцева (строители выложили по его чертежу) — все это — благодаря Станиславу — наполнилось теперь для меня особым смыслом и словно стало своим. Вспоминаю рассказ Зайцева о том, как он показывал город первым туристам. Он так волновался, что неожиданно избавился от давней своей болезни — заикания... Вскоре слух о Тотьме и о Зайцеве дошел до Москвы, и его пригласили с докладом в Дом ученых. Было это в 1978 году. А спустя много лет, когда открытие Зайцева уже состоялось, ему предложили защитить диссертацию. Он горячо взялся за дело, погрузился в работу целиком, но отбросил ее в сторону, когда понял, что без его невмешательства в городе быстренько стал пропадать один старинный дом за другим.