В одном из степных сел Белобережья (так в древности называли херсонские края) незнакомая женщина, которая вынесла нам ковш холодной колодезной воды, на наше «спасибо» ответила сердито: «За воду не дя-кують». Кстати, странствующий люд в украинских селах привечают и охотно угощают не только водой. В Подолье женщина в черном платке остановила нас и предложила выпить молока. Мы стали отказываться (только перед этим останавливались у колодца), но подолянка уже наполнила кухоль. «Выпейте, хлопцы, за моего сынка, шо вбився на этой дороге месяц назад». Но вот неприятие нашей благодарности за воду — что это? Смысл ответа степнячки такой: напоить путника — не услуга, не проявление доброй воли хозяина, а его долг. Ведь вода — исток бытия, она начинает и замыкает жизненный круг человека наряду с такими вечными и незыблемыми категориями, как земля, хлеб, солнце.
Странствуя вдоль украинской границы, мы убеждались на каждом шагу в особом отношении сельского люда к питьевой воде (о малых и больших водоемах разговор особый). Об этом можно судить по тем метким и колоритным диалектным названиям родников и криниц, которые мне удалось собрать на подольских, буковинских, галицких и полесских перепутьях. Животок, желобок, колыбелька (исток реки), жерло (родник на дне колодца), дзюрок, живинец, ключина, коровье копыто, подгорник, родовище, слойок, студница, чистяк — эти родниковые слова и поныне можно услышать в украинских селах.
Запомнились и надолго угнездились в памяти степные журавли-«взводы», подольские колодцы с каменными корытами-«тырлами», в которых когда-то стирали белье, буковинские криницы-теремки (некоторые из них даже одеты в хрупкое стекло, украшены зеркалами), полесские карликовые хатки. Все в таких домиках внешне настоящее, пригодное для жизни маленьких человечков: и крыша с дымарем есть, и окна на месте, и стены затейливо расписаны. Но вот открываешь дверцу — и из темной глубины веет колодезной прохладой и тайной: — хатки, оказывается, построены для живительной «зашкурной» — грунтовой — воды. На Буковине многие колодезные сооружения и родники снабжены надписями. Как не притормозить возле родника, над которым выбиты такие слова: «З глыбыны бежить водыця — зупинысь воды напиця»? Невозможно удержаться от хотя бы краткой остановки у полевой кринички, к которой прибита табличка «В память о трагической смерти Кушнира Владимира. От родителей». В селении Малинцы под Черновцами буквально в десяти шагах друг от друга стоят два колодца — один возле фигуры, крест которой обвешан рушниками и иконами, другой у родника. Мы напились воды из родника. Ополоснувшись, подняли головы и увидели над стеной, из которой струилась вода, вырезанную из жести цифру «50». Рядом с ней (тоже из жести) лепились какие-то слова, но некоторые буквы выпали, поэтому за разъяснением надписи мы обратились к старику, что кряхтел под тяжестью мешка, набитого травой. Буковинец остановился, разогнулся и, присев на свою ношу, сказал: «То ще при советской власти строили, когда пятьдесят год ей справляли. Теперь все, теперь позакопали». Мы так и не поняли — то ли с радостью, то ли с огорчением прозвучали его слова. Но что «все» и что «позакопали» было, кажется, ясно. Родник-то продолжал хлюпать, одаривая прохожих прохладой и чистой влагой. Старый буковинец-трудяга больше не произнес ни слова — сидел на мешке и молча курил.
А вот другой старик, с которым мы познакомились в степном хуторке, был более разговорчивым.
— Далеко шлях держите? — спросил он, косясь на наши обвешанные дорожным скарбом велосипеды.
— До моря думаем сегодня добраться.
— Ой, не советую, хлопчики, не раджу, — покачал головой старик. — Непогода к вечеру разгуляется — то у меня верна примета.
— Какая?
— Якщо есть времечко, слухайте. Лет сорок я уже вон з того колодезя, с которого вы воду набирали, тягаю ведра. Так вот, когда в суху погоду накручиваю ворот, колодезь поет высоко, ровно, як по нотам. А перед дождем звук у него какой-то хрипучий, вихлястый, ровно жалится на свою долю. Не знаю, в чем тут дело, може, дерево влагу набирает, а може, яка особлива порода. Только я редко ошибаюсь, капризы его изучил, як жинкину долонь. Так-то, погостюйте-ка лучше у меня. Верное дело будет.