Т-34 на вечной стоянке у въезда в Печенгу
Печенга — Никель. Дела музейные
На холме у дороги грозит Западу стволом-хоботом танк Т-34. Тут же, у самой гусеницы, из земли вырастает восьмиконечный деревянный крест. Брус его — еще светлый, свежий. Через дорогу — часовенка на месте Печенгского мужского монастыря. Последний перед границей мост в поселке, который называется так же — Печенга. За мостом — Генеральская сопка, тоже увенчанная крестом (впрочем, ее отсюда не видно).
Сюда мы приехали с Вероникой Мацак, которая много лет директорствует в Печенгском районном историко-краеведческом музее. Естественно, она знает тут каждый дом, сопку и дерево, а о каждом событии может дать исчерпывающую и увлекательную справку. И сама она любима всеми и известна, как «Высоцкий районного масштаба»: ее с равным энтузиазмом приветствуют и коллеги-музейщики, и водитель такси, и бывший литейщик на Никельском комбинате, и отец Даниил — высокий молодой священник, вышедший встретить нас прямо к «танковокрестовой» группе. Он и удовлетворил мое любопытство по поводу нее: Т-34, конечно, оставили памятником после войны, а символы веры устанавливает один новгородский предприниматель, же лающий оставаться неизвестным. Летом вот на джипах присылает настоящие строительные десанты, «владыка (архиепископ Мурманский и Мончегорский Симон. — Прим. ред.) называет его «наш крестовоздвиженец». Такими вехами на возвышенных местах раньше традиционно обозначались уже освоенные, «застолбленные» земли. Саамы, даже не зная христианства, уже отмечали свои владения священными сейдами — гигантскими овальными камнями на маленьких катках. Русские же, понятное дело, установили здесь православный крест.
Вообще, здесь, на реке, и в рассказах Вероники Мацак буквально видишь, слышишь и чувствуешь, как перемежаются, не перемешиваясь, вехи истории. Еще в середине XVI века английский капитан Стивен Бэрроу подошел к мысу Кигор у северной оконечности полуострова Рыбачий и подивился: в отдаленной бухте на «краю света» стояло множество судов, а на голом, без растительности берегу шел оживленный торг между голландцами, лопарями, карелами, русскими, норвежцами. За всем этим наблюдал и разрешал споры таможенник из самой Москвы. Бэрроу спросил: чья, мол, эта земля? И тот отвечал, что Руси, хотя признал, что датчане собирают с аборигенов дань наравне с царем Иваном Васильевичем. Лопари и даже германцы начинали понимать наш язык — через три века они скажут с поморским цокающим выговором: «Мы те же русские». В общем, славянизация края продолжалась весьма бурно, пока в ночь на Рождество 1589 года не обрушилось несчастье — шведский боевой десант напал на Печенгскую обитель. Постройки были подожжены, монахи и близживущие лопари — 116 человек — перебиты. Юхан III, лично ненавидевший Ивана Грозного, почел за благо уничтожить «культурную восточную угрозу» в буквальном смысле с корнем. Местные провинциальные интересы наконец начали попадать в геополитические жернова.