На голой вершине Брокена, окруженной серыми валунами, стоит удивительная тишина, слышно только, как ветер колышет жесткую траву. Но раз в год, в Вальпургиеву ночь (с 30 апреля на 1 мая), здесь происходит настоящий туристический шабаш с лазерным шоу и другими дьявольскими придумками нашего века.
Можно сколько угодно бродить по дорогам Гёте и почти ничего о нем не узнать, потому что дух поэта обитает прежде всего в текстах. Запаситесь книгами великого немца, в первую очередь автобиографической трилогией «Годы учения Вильгельма Мейстера» и «Избирательным сродством», и тогда старые стены, музейные реликвии, природа его родных мест расскажут вам удивительно много.
Рядом, но врозь
Знаменитый веймарский памятник Гёте и Шиллеру сильно способствовал распространению мифа о тесной дружбе и душевной близости двух германских гениев. Шиллер переехал в Веймар в 1787 году, однако через два года получил место профессора в Йене. Отношения поэтов в тот период были довольно прохладными. Веймарский небожитель называл Шиллера молодым дикарем, а тот Гёте — удачливым и недалеким бонвиваном. Сблизились поэты в июле 1794-го. Оба присутствовали на заседании «Общества исследователей природы», после которого проговорили допоздна. Месяц спустя Шиллер послал Гёте письмо: «Все то, о чем прежде я не мог составить суждения, вдруг прояснило мне созерцание Вашего Духа (только так я могу описать то всеобъемлющее впечатление, которое произвели на меня Ваши идеи)». Гёте ответил Шиллеру, назвав его послание «лучшим подарком ко дню рождения». До возвращения Шиллера в Веймар в 1799 году поэты активно обменивались письмами. Дружеской эту переписку не назовешь, на мир и искусство они смотрят по-разному, но каждый преисполнен уважения к другому. Шиллеру, во всяком случае, удалось убедить Гёте отвлечься от натуралистических штудий и возобновить работу над «Фаустом». Только после того как Шиллера не стало, Гёте осознал, сколь много для него значили отношения с великим романтиком. Какое-то время он даже хранил в кабинете череп поэта, а в завещании просил похоронить себя рядом с Шиллером. Недавно выяснилось, что «реликвия», которой Гёте посвятил стихотворение «При созерцании черепа Шиллера», никакого отношения к Шиллеру не имеет. Поэт был похоронен на Веймарском городском кладбище, однако в 1826 году его останки решили торжественно перезахоронить в княжеской усыпальнице. Идентифицировать их было трудно, и в результате, как уже в наше время показал анализ ДНК, ни череп, ни кости, приписывавшиеся Шиллеру, к нему отношения не имеют. В итоге гроб поэта было решено оставить пустым.
Вечный покой?
У Гёте были странные отношения со смертью и жизнью вечной. Он не хотел мириться с первой, но и не мог уверовать во вторую. В разные времена поэт называл себя то «язычником, поклоняющимся силам природы», а то и вовсе атеистом. Не может быть, чтобы его, олимпийца, ждал тот же конец, что и любого смертного! В нежелании мириться с такой несправедливостью, по мнению некоторых исследователей, и кроется причина невероятного подъема духовных и физических сил Гёте в глубокой старости: задумав в 74 года жениться на 19-летней Ульрике фон Леветцов, поэт спрашивал мариенбадского врача, не повредит ли его здоровью выполнение супружеских обязанностей.
Завершая наше путешествие, вернемся в Веймар, как неизменно возвращался в него Гёте (от Брокена это чуть больше 170 километров, дватри часа на машине), и отправимся на старое кладбище. В подземной усыпальнице княжеской семьи стоят металлические саркофаги Карла Августа и его потомков, здесь же дубовый гроб, на котором начертано — Goethe. Рядом с одним великим немцем покоится другой — Фридрих Шиллер. Сюда приходит всякий, кто по тем или иным причинам оказывается в Веймаре. Не всегда даже зная зачем. Ноги сами несут.
Фото Уте Малер
Анастасия Буцко
Узор мироздания
Варианты скорописи XIX века. Иероглиф «долголетие» — работа мастера Ма Дэ-чжао; иероглиф «тигр» (справа) исполнен неизвестным каллиграфом почерком фэй бай, «летящий белый». Фото из коллекции автора.
В Китае к древнему искусству каллиграфии относятся с большим почтением, поскольку это не просто процесс письма, но и могущественный инструмент согласования природы и культуры, естества вещей и человеческого творчества.
На вопрос «Что такое каллиграфия?» всякий ответит: «Умение писать красиво», и добавит нечто о твердом почерке, правильном, как в школьных прописях, написании букв и тому подобное. Однако ясность исчезает, если добавить эпитет «китайская», то есть когда речь заходит о иероглифике, пресловутой «китайской грамоте», своей головоломной сложностью исстари внушавшей ужас иностранцам. Как можно запомнить десятки тысяч этих непонятных значков, каждый из которых обозначает целиком понятие? Где в них красота и правильность? Иероглифы действительно сложны (некоторые, вполне распространенные — «соль», «быстрый», «вежливость», — содержат до двадцати с лишним черт, а иные и пятьдесят!) и красивы как графические объекты.