Прошло уже почти две недели, и асматы подружились с нами. А Гэссо был даже принят в члены семьи. Придя из своего нового дома, он долго хвастал новыми родственниками. Я отправился к нему в гости. После первых минут смущения и удивления меня угостили чем-то вкусным и усадили на почетное место.
Мы заметили, что взрослые любят играть с детьми и вообще очень привязаны к ним: вплетают им в завитки пестрые перышки, подбрасывают их на коленях. Однако нежность — увы! — не в состоянии заменить детям уход и лечение: большинство ребятишек покрыты язвами и ранками. Детская смертность составляет около сорока процентов! А предельный возраст асмата — сорок лет...
Наконец плоты готовы, и сегодня мы делаем первую вылазку вверх по реке до соседней деревни, где Матубонг выговорил нам право присутствовать на церемонии водружения тотемов. Селение расположено километрах в пятнадцати выше; река там не шире наших плотов, русло завалено толстенными деревьями. Солнце лишь к полудню пробивается сквозь крышу листвы. Под нами проплывает небольшой — метра в два — крокодильчик.
На берегу стоит на сваях хижина мужчин. Сваи высотой метров в пять и покрыты причудливой резьбой, верхняя часть окрашена в красное.
Рано-рано утром мы уже в лесу. Ведь церемония водружения тотемов начинается с выбора дерева. Выбрав нужное дерево, асматы посыпают ствол мукой саго и обвязывают его «пагне» — набедренной повязкой: дерево еще до того, как превратиться в тотем, становится живым. Оно — тело воина и должно принять его черты. Ирианцы по очереди подрубают каменными топорами воздушные корни. Затем осторожно снимают кору. Остается только кольцо сантиметров в двадцать шириной. С обнаженного ствола каплет смола. Мужчины кладут ствол на плечо и мерно, под нежную и протяжную мелодию выходят из лесу к реке.
Деревья привязывают к пирогам и гребут к деревне. Женщины, толпящиеся на берегу, завидев флотилию, начинают кричать и забрасывать пироги песком и щепками: тотемы — это души умерших, и женщины, страшась гнева мертвых, не хотят, чтобы они возвращались в деревню. Каждая из женщин при этом так натурально изображает страх и гнев, что их искусству позавидовали бы многие кинозвезды. Женщины опрокидывают пироги, но мужчины с полным спокойствием, невозмутимо выкатывают стволы на берег.
Еще при выборе дерева происходит «битва» между мужчинами и мальчишками. Это живая картина, рассказывающая о подвигах предков; выразительная мимика подкрепляется соответствующим звуковым оформлением. Каждый из «сражающихся» точно знает, когда ему надлежит упасть или «поразить» врага. Под конец самый отважный из воинов взбирается на плечи другому, символизируя образ победителя.
На стволе оставляется один корень, он будет вырезан в форме крыла, выходящего из груди лежащей фигуры, к нему будет крепиться меньшая фигура. Крыло символизирует мужскую силу воина, переходящую от предка к потомку. На языке асматов одно и то же слово обозначает «мужественность» и «крыло тотема».
Каждая деревня имеет своего скульптора. У него могут быть несколько помощников: под его руководством они проделывают всю грубую работу, и лишь затем наступает очередь мастера. Он врубается в ствол каменным топором, бьет сплеча, казалось бы, без всякого плана или наметки. И вдруг как-то сразу на стволе проступает фигура. Удары поразительно точны, но мастер не просто копирует предыдущую скульптуру. Он творит. Двух одинаковых тотемов не может существовать. Даже если, как сегодня, мастер делает две фигуры сразу, они получатся схожими, как выходцы из одной семьи, но у них будут разные позы, другое выражение. Художник воспроизводит образ павшего воина; его задача — обессмертить его. Мастер мычит что-то под нос, удары топора сыплются все быстрее, и я волнуюсь, как бы один неосторожный удар не испортил всей работы. Но мои опасения напрасны: «брака» у мастера не бывает.
Вечером после водружения и освящения тотемов, видимо заметив мой пристальный интерес к работе, мастер избирает меня своим приемным сыном, и я ночую рядом с ним. Меня переполняет гордость.