Впрочем, не совсем так. Академик В. А. Сидоренко еще в 50-х годах обнаружил на Кольском полуострове граниты, в которых явственно была видна структура речных осадков! Этот поразительный факт в ряду с некоторыми другими заставил исследователей принять вывод, что и граниты могут иногда возникать путем метаморфизма из осадочных пород. Но при высоких температурах. Магматическую природу магматических пород не следует понимать прямолинейно. На больших глубинах давление, как уже говорилось, настолько велико, что порода даже при очень высоких температурах не в состоянии расплавиться. Значит, магматическая купель не обязательно должна быть жидкой. Важно, что она горячая, очень горячая. Только тогда из нее могут выйти граниты.
Вопреки постулату Н. П. Малахова принялась искать в гранитах фауну.
Она нашла фауну. В гранитах, имеющих минерал-термометр, который «показывал» температуру образования, равную 1100 градусам. Фауна (брахиаподы) была замещена минералами гранита, но облик ее сохранился настолько, что можно было определить род, а в одном или двух случаях даже вид существ.
Но при температуре выше тысячи градусов фауна не могла сохраниться! Значит, не было высоких температур образования гранитов. Тем более не было магмы.
Фауну удалось найти в различных гранитных массивах разных частей Урала. А после того как в «Докладах Академии наук СССР» появилась статья Н. П. Малаховой и члена-корреспондента АН СССР Л. Н. Овчинникова с описанием первого случая находки фауны в гранитах, в ответ на статью Н. П. Малаховой пришла посылка с найденным на Чукотке образцом грано-диорита, в котором сохранился ясный отпечаток раковины древнего моллюска — иноцерамуса.
Как и положено опытному исследователю, Н. П. Малахова не стала спешить с обобщениями.
Граниты — широко распространенная горная порода, скорей всего весь фундамент континентов сложен ими. Пока доказано только одно: часть гранитов может возникать без участия высоких температур. Магма — в любом своем обличий — вовсе не обязательна для становления магматических пород.
С другой стороны, фауна в магматических породах — вовсе не чудо, не раритет, не абсурд. В таких породах фауну можно и должно искать!
Таков предварительный вывод Н. П. Малаховой, который важен прежде всего для практики.
Ибо изверженные толщи — часто «немые» толщи. Не всегда можно определить их абсолютный возраст, не всегда можно сделать это с необходимой точностью. Находки фауны в «изверженных» породах позволяют применить палеонтологический метод датировки, — толщи перестают быть «немыми». А точное определение возраста слоев — альфа и омега геологического поиска.
Но пожалуй, еще важней разобраться в происхождении пород, потому что, лишь проследив историю формирования толщ, можно разгадать историю формирования рудных залежей. Ошибиться здесь все равно, что сесть в поезд, идущий в обратном направлении. Если порода, вмещающая рудные залежи, определена как магматическая, то сходные рудные комплексы будут искать в точно таких же магматических породах. А если исходные породы не имеют никакого отношения к магме? Тогда неверны все выводы о закономерностях образования связанных с ними рудных тел.
Это практика. Есть еще и теория.
Спираль развития привела современную геологию — на качественно новом уровне — к изначальному спору о происхождении основной массы горных пород. Но прошлое не повторяется буквально. Лозунги «Все из воды!», «Нет, все из магмы!» покоятся в архиве; всем ясно, что истина сложней.
Тогда бесспорен, казалось бы, компромиссный вывод: «Породы могут возникать и так и эдак, кое-где из расплава, а кое-где вообще без высоких температур, за счет холодных растворов».
Не бесспорен, однако, этот вывод. История познания природы демонстрирует нам плодотворность совсем иного, качественно иного подхода.
Со времен Ньютона и Гюйгенса более двух веков длился спор — что есть свет: волна или частицы? Одни факты доказывали — волна, другие, столь же неопровержимые, что частицы. Верным оказалось ни то, ни другое, а третье: свет — это и волна, и поток частиц одновременно.
Может быть, и в геологии то же самое? Ведь о планетарных физико-химических реакциях мы судим в основном по лабораторным опытам и наблюдениям над отдельными участками земной поверхности. А больший масштаб — это не только нарастание количества. Пылинка, увеличенная в миллиарды раз, уже не пылинка, а булыжник; увеличенный во столько же раз булыжник — гора; гора, увеличенная... — это, простите, уже планета. Так, может быть, и общепланетарные реакции твердого тела Земли обладают качеством, ускользающим в микромасштабе пробирок и автоклавов?